- Ладно, бывает, - Петр оттаял от ее голоса. - Ты же знаешь, я на тебя никогда не обижаюсь.
- Я тебе нахамила...
- ...значит, сам виноват. Когда ты свободна?
- Не знаю. Три дня - сплошные приемы. Американская торговая делегация. Какие-то очень важные, Юрий Григорьевич сам приезжал инструктировать.
Петр почувствовал, как кольнуло сердце. Он представил Иру вдвоем со Степановым, и красные круги пошли перед глазами. Он никогда раньше не испытывал такой жуткой ярости, даже не верил, что такое может быть.
- Позвони, когда сможешь, - передохнув, хрипло сказал он.
- Хорошо, в четверг.
- А если дождика не будет?
- Какого дождика? - переспросила она, но тут же рассмеялась. - Ты всегда так зло шутишь, я часто не понимаю, думаю - ты всерьез...
Он положил трубку и вышел на улицу. Светило редкое в декабре солнце, с бледно-голубого неба сыпались мелкие снежинки, и его следы черным впечатывались в сверкающий снег.
1.24. МОИ ДРУЗЬЯ ЩЕДРЫ ТЕПЕРЬ НА СЛОВО
- Ты чего налепил, уродище? - закричал с порога Чернов. - Это вообще не статья, а приговор Нюрнбергского трибунала. Кошелев нас по судам затаскает, а тебя - прямо в казенный дом.
- За что? - вяло спросил Рубашкин. Второй день после прощания с дочкой тяжелая тоска давила ему сердце. Он физически ощущал этот тянущий душу гнет и безнадежность разлуки.
- В казенный-то дом за что? - повторил он.
- За клевету, дубина, за клевету! На твою статью в Уголовном кодексе другая имеется. Похлеще!
- Ну так не печатай, брось в корзину, - сказал Петр, - никто тебя не заставляет.
- Как же, бросишь! Ефремов посинел, так ему вломили. При мне объяснялся. Он слово, ему - пять, и все крепкие: либо напечатает Рубашкина, либо - завтра на улицу. Теперь валерьянку стаканами хлещет, вкуса не чует.
- А я при чем?
- Заварил кашу - сам и расхлебывай. Сильно подозреваю, что мэрские этого не читали. Представляешь, что воспоследует? - Чернов помахал страницами рукописи. - Давай, звони в Смольный, проси дать отбой.
- Не буду, - коротко ответил Петр.
- Твердо решил? - помолчав, спросил Чернов.
- Пошли они все к тюлькиной матери! Хлябь их в твою твердь!.. окончательно выйдя из себя, заорал Петр.
- Не заводись, я же по дружбе... коли решил - так тому и быть! На, читай - и в набор.
- Печатай как есть, - отмахнулся Рубашкин.
- Ты совсем не в себе. Случилось что?
Петр не ответил, хмуро глядел в стену. В висках заломило, хотелось лечь, укрывшись с головой одеялом, никого не видеть и ничего не слышать.
- Ладно, - встал Чернов, - сейчас сброшу твою гребаную поэму на полосу и вернусь. Посидим, подумаем, может, и полегчает. Как ты насчет посидеть, поокать?
- Всегда! - слабо улыбнулся Петр. - Положительно.
Расположились минут через двадцать. Кроме Чернова, были завотделом политики Андрей Петров и случайно зашедший в редакцию Витька Кокосов. Толстые ломти хлеба, еще теплые, крупными крошками сыпались под затупевшим ножом.
- Небось у мэра таким не закусывают, - сказал Чернов, смачно хрустнув половиной соленого огурца.
- И кому на ум взбредет после первой закусывать? Только придуркам, авторитетно заметил Кокосов.
- Не факт, - возразил Петров, - чем больше съешь, тем лучше выпьешь. А про мэрию не знаю - там меня не зовут. По этому делу Петруха - главный спец. Пусть даст признательные показания: что, где, в каких пропорциях. Колись, Андреич!
- Не гони партитуру, Петров, ты ведь не композитор. Сперва по полтинничку, - вставил Чернов, берясь за бутылку.
- Два раза по дважды, - уточнил Кокосов.
Выпили, и действительно полегчало. Петр подумал, что давно не сидел вот так, за накрытым вчерашней газетой столом, с друзьями, понимавшими его даже без слов.
- Помните, я летал в Чечню с подарками областного губернатора? спросил Кокосов.
- Это когда ты потерялся и волна пошла, что в плен попал?
- Сидел бы я сейчас с вами! Под Гудермесом застрял в питерском батальоне. Два дня гудели, но что удивительно - закусь была точно такая же.
Рубашкин вспомнил полуразрушенный дом на окраине и долгое, без перерывов застолье. Люди приходили и уходили, время стерло их из памяти, только смутные фигуры с одинаковыми, почерневшими от усталости лицами. Но исходившее от них чувство товарищества было осязаемо, как и год назад.
- Витюня, давай без твоей окопной романтики, надоело, - поморщился Петров, - и без того жизнь - не сахар.
- Надоело - не слушай, - обиделся Кокосов. - Поползал бы на брюхе, как я, по-другому б заговорил.
- Кончайте базар! Пора по полтинничку! - прервал распрю Чернов и, повернувшись к Рубашкину, напомнил: - Так как там у мэров? Не тяни, рассказывай.
- Ну, диспозиция у них другая, - оживившись, начал Петр. - Первейшее дело - манжеты. Если торчат из пиджака больше положенного, то приговор суров: выпендриваешься, меньше - значит, мелкая сошка...
- А если вообще нет?
- Таких не то что к столу, даже в прихожую не пустят...
Как раз в этот момент заверещал смольнинский телефон.
- Кончайте ржать! Тихо! - прикрикнул Петр, беря трубку. - Легок на помине, - сказал он, узнав Степанова.
- Считай, все в порядке. Твой шеф упирался, пришлось провести с ним разъяснительную работу. Я, правда, не понял, на кой х... ты так КГБ кроешь...
- Ты разве читал? - удивился Петр.
- Делать мне больше нечего! Помощник пересказал. Но раз считаешь, что надо с этого бока, - карты в руки. Да не в том суть! Велено процесс усилить и углубить. Бери ручку и пиши: Микин Александр Вадимович, заместитель начальника УБЭП, телефон по 'вертушке' - 87-65. Позвонишь, скажешь, кто ты есть. Он про твоего, - как ты говоришь? - положительного героя все выложит.
- Да Микин и говорить со мной не станет.
- А куда денется? Ему команда дана - что знает, то и скажет. Действуй! Кстати, на следующей неделе готовлю баньку с друзьями и девочками.
- С какими? - машинально спросил Петр.
- С какими хочешь - поезжай на объект и бери любую. 'Спасибо' не надо, оно не шелестит, не булькает. Пока, - не дослушав ответа, Степанов повесил трубку.
- Что ты говорил про Микина? - спросил Кокосов, услышавший знакомую фамилию.
- Интервью с ним буду делать, - ответил Петр.
- Не дает он интервью, кого хочешь спроси.
- А мне даст!
- Вы, как в том анекдоте: на работе о бабах, а с бабами - о работе. Давно пора добавить, - прервал их Чернов, доставая из-под стола непочатую бутылку.
- Действительно пора, - согласился Петров и подставил стакан.
* * *
