(«Звучи, осенняя вода…»)
Любимый Гумилев остался героем одной строфы («Скрябин, Эйнштейн, Пикассо, Гумилев»), но его образность проступает еще в одном фрагменте:
(«На блюдах почивают пирожные…»)
Однако в целом гумилевского влияния в поэзии Щировского почти нет. Зато очевидно много – есенинского. Вот самые характерные примеры:
(«Горсовет, ларек, а дальше…»)
(«Нынче суббота…»)
Как и Есенин, Щировский чувствует себя странником, идущим мимо этого мира, его тяготит советское запланированное счастье, он страстно хочет неповиновения «скучной романтике» мещанского быта. Только Есенин мог бы написать такие строки:
Я думаю: девочка милая,
Дура моя золотая,
Зачем я хвастаю силою,
Умные книги читаю?
Пусть тебе песни нравятся
Этого юного люда.
Ты вырастешь красавицей
Под пигалицыны баллады.
Будь умной: я стар и глуп.
(«Пигалица злополучная…»)
Это его, есенинские, размышления о новой молодежи, которая «под гармонику, наяривая рьяно, поет агитки Бедного Демьяна, веселым криком оглашая дол…». И его жалость к животным и птицам. И его понимание своей отсталости от песен «этого юного люда». И его недоумение по поводу своих знаний, которые не в силах помочь поэту понять новое. В Щировском много подспудно-есенинского, может быть, вследствие близости поэтических и человеческих темпераментов (любовь к вину, поиск женского сочувствия, по воспоминаниям – тяга к самоубийству). Есть даже такие строки, которые прямо приводят к прологу «Черного человека»:
(поэма «Ничто»)
Или даже к предсмертным стихам, написанным в «Англетере»:
