ГРОМОВ. Я же поехал…

РОСЛЯКОВ. Брось, брось, старик, меня не проведешь! У тебя же было время – гипертонический криз, так сказать, оплачиваемый отпуск… Соцстрах…

ГРОМОВ. При чем тут криз?

РОСЛЯКОВ. А мог бы ты вот так же рвануть с работы, нарываясь на неприятности, скандал, может, даже увольнение, но чтобы догнать, вернуть то, без чего мы все, все без исключения, просто… биологические роботы. Догнать ее, главную и единственную. Судьбу. Любовь. Жар-птицу. (Резко.) Мог бы без бюллетеня, Алеша, Божий человек?

ГРОМОВ (растерянно). Что ты на меня прешь? Мог – не мог. Какое это имеет значение? Я поехал. (Тихо.) И я хотел остаться…

РОСЛЯКОВ (громко). Что значит хотел? А потом расхотел?

ГРОМОВ. Не то… Видимо, дело в ней…

РОСЛЯКОВ. Видимо или точно?

ГРОМОВ. Если бы я знал…

РОСЛЯКОВ. Значит, не знаешь? Ну что я тогда могу тебе сказать? Не хочешь быть счастливым, будь богатым и знаменитым.

ГРОМОВ. Прости, я не понял…

РОСЛЯКОВ. Я процитировал себя. Когда-то, очень давно, я рванул не с бюллетеня. С задания, срочного, ответственного… И я на все бы пошел, чтобы быть с ней. (Брезгливо.) Я не мямлил, как ты, – знаю, не знаю. А она, моя жар-птица, рвалась, но в другую сторону… И я ей сказал: «Ну ладно, не хочешь быть счастливой – будь богатой и знаменитой…» Ей того, кстати, очень хотелось. А сам женился, назло себе. (Весело.) И мне, Громов, с женой исключительно повезло, как никогда в жизни. Бывает же…

ГРОМОВ. Ты придумал эту историю для меня?

РОСЛЯКОВ. Делать мне больше нечего – придумывать для тебя истории… Скажешь же, братец…

ГРОМОВ. Но ведь зачем-то ты мне ее рассказал…

РОСЛЯКОВ. Ну, посоображай.

ГРОМОВ. Ты бы, значит, ушел – к жар-птице?

РОСЛЯКОВ. Смешной вопрос…

Входит Инна Павловна.

ИННА ПАВЛОВНА. Алеша! Господи!

ГРОМОВ. Как вы меня называете – Божий человек? Вот Божий человек пришел. Катя сказала – уходи.

ИННА ПАВЛОВНА. Она правильно сказала, Алеша.

РОСЛЯКОВ. А что она могла сказать еще, если он сам ни в чем не уверен. Что? Принимать решение за него? Я бы тоже не стал. Ты спроси его – он знает, что ему надо?

ГРОМОВ. Выпить есть что-нибудь?

РОСЛЯКОВ. Только водка. Но тебе нельзя. Инна, сбегай за коньячком.

Инна Павловна кивает головой и быстро выходит.

ГРОМОВ. Странно, но ты разговариваешь со мной как с виноватым, а я…

РОСЛЯКОВ. Ну да, ну да… Ты – просто несчастный выгнанный гипертоник.

ГРОМОВ. Но нельзя же воистину – пусть неудачник плачет.

РОСЛЯКОВ. Надо! С тобой только так и надо. Всю жизнь твоей судьбой распоряжались бабы…

ГРОМОВ. Прости? Но ты не обо мне.

РОСЛЯКОВ. О тебе, о тебе! Тебе и сейчас надо, чтоб Катерина взяла тебя за белые руки…

ГРОМОВ. Значит, я должен был остаться?

РОСЛЯКОВ. Тебе не спрашивать надо, отвечать.

Входит с легким чемоданом Ольга Константиновна.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Привет, мальчики. Какие мы все, оказывается, молодые еще и прыткие. Полтора часа – и я тут…

ГРОМОВ. Оля!

РОСЛЯКОВ. Ну, вот и поговорите. Раз уж вы такие прыткие. Оля! Здравствуй! Считай, что с этого я начал. (Хочет уйти.)

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Не уходи. Какие у нас от тебя секреты?

ГРОМОВ. Оля! Я был там. У Кати. Ты должна это знать.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Я так и думаю. Я хочу тебе сказать сразу: ты не думай, я не возвращать тебя приехала. Я приехала тебе сказать, Алеша, что Дашка взрослая, я зарабатываю себе республиканскую – как минимум – пенсию, так что ты о нас не волнуйся.

ГРОМОВ. О чем ты говоришь? Как та Сережина тетка…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Мне сейчас все равно, на кого я похожа. Я хочу тебе объяснить, что горечи у меня оттого, что ты уходишь, не будет…

ГРОМОВ. Ты сильная.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Да выслушай ты меня до конца. У меня, Лешка, одна горечь на всю жизнь – не оттого, что ты уходишь, а оттого, что я не ушла.

ГРОМОВ. Я понимаю.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (раздражаясь). Но ты же ничего не знаешь, как же ты можешь понимать? Слушай меня. Не перебивай. Это было давно-давно. Дашка только начинала говорить… И я на это наплевала. Не ради тебя. Вот в чем мой грех. Ради тщеславия. Ради успеха во всесоюзном масштабе…

ГРОМОВ. Но, Оля…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Когда от всего остались одни клочья, он – мой единственный – сказал: «Ладно. Не хочешь быть счастливой, будь богатой и знаменитой». Он, наивец, был почему-то убежден, что счастье сможет дать только он, а ты только богатство… Или, как у нас принято говорить, достаток. Ну, а знаменитой я стану сама.

ГРОМОВ (тихо, смотря на Рослякова). «Бурмин побледнел и бросился к ее ногам…»

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (не видит этого). Ничего подобного – он хлопнул дверью. И у меня до сих пор в голове этот хлоп. И дзинь-дзинь – ключики на колечке.

ГРОМОВ. Ты обманывала меня всю жизнь… (Рослякову.) И ты, оказывается, тоже.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А! Ты, значит, знаешь? Какое это имеет значение, если ты этого не заметил? Тебе ведь было со мной о'кей. И с ним тоже…

ГРОМОВ. Не спорю, но…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. А сейчас тебе это кажется кощунством. Жить без любви! (Зло.) А ведь жил! Жил! И хорошо жил. Доволен был. Алеша! Алеша! Это меня сейчас Бог наказывает. Что я себя – себя! – предала. И потому я тебе говорю – иди. Ведь полжизни-то осталось? Виталий, ты меня слышишь?

РОСЛЯКОВ. Я слушаю.

В дверях появляется Инна Павловна с бутылкой коньяка. Видит Ольгу Константиновну и становится за штору.

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА (звонко, молодо). Ты мне сказал тогда, что хочешь, чтобы я жалела об этом всю жизнь… Я жалела. Доволен?

РОСЛЯКОВ (мягко). Оля, не надо о старом. Не надо две истории в одну…

ОЛЬГА КОНСТАНТИНОВНА. Почему две? Просто все продолжается, значит, ничего не кончалось. И нас, как и тогда, трое. Ты еще не хлопнул дверью, еще не звенели ключики… Мальчики! Милые! Мы заслужили прожить хоть половину жизни как люди… Лешка, прости меня… Виталий, хочешь, я повторю тебе все те слова?

РОСЛЯКОВ. Инны еще нет. Понял? В природе.

ГРОМОВ. Оля! Это нехорошо…