— Я все думаю, кто мог ему рассказать о моих страхах? О том, что я сижу на антидепрессантах?
— Так вот в чем дело, — с облегчением сказал Александр. — А я испугался, что ты заболела… какое-нибудь очередное дикое обострение…
— Предатель ты, дружок сердешный.
— Истеричка.
— Не истеричка. Мой диагноз — навязчивые состояния. Неуч ты.
Александр вновь повеселел.
— Куда нам до вас, интеллигентов. Значит, это из-за Конова у тебя взбрык?
…А в самом деле, почему я не хочу брать это интервью, спросила себя Марина. Не из-за того же, что маньяков вдруг запрезирала… а также читателей… всегда их презирала, и тех, и других! Так в чем загвоздка?
Не хочу ехать в Кащенку, поняла она. Не могу. Боюсь встречаться с Федором Сергеевичем… мало того, боюсь самой себе в этом признаться…
И что теперь?
— Так ты знаком с ним или нет? — напомнила она.
— Ну, знаком, есес-сно. Шапочно, через третьи руки. Как бы иначе тебя к серийнику пустили?
— Значит, про меня у вас разговор все-таки был… смелая я, значит, у вас, ироничная…
— А что, не такая?
— Такая, такая. Буше, говоришь… — она принюхалась. Комната вся пропахла лилиями. — Слушай, незваный гость, отвернулся бы. Даме одеться надо.
— Я пока тебе кофейку сварю, — с готовностью откликнулся Александр.
Он ушел на кухню и загремел там посудой, что-то фальшиво напевая.
— …При чем здесь твой Конов? — отмахнулась Марина. — Причина совсем не в нем.
— А в чем? Просвети.
— Может, голова моя не туда вставлена… Не понимаю, что со мной… Все эти люди, про которых я пишу, я ведь не знаю их… они плоские для меня, как картинки…
Сидели на полу, сложив ноги по-турецки. Кофейник — на подносе, чашки — в руках. Пирожные — на салфетках. Умел Александр сделать красиво.
— … Понимаешь, люди — всего лишь персонажи статей, — говорила Марина. — И если персонаж становится покойником… как вчера, например… к этому легко относишься, поскольку он придуман. Но если его придумала я, почему же он погиб? Не я же захотела этого? Или как раз — я?
— Марусь, это тараканы у тебя! Тараканы!
— У всех у нас тараканы. Я допускаю, даже у тебя в башке они есть… Мы как будто мёртвыми душами торгуем! Противно всё это… и страшно.
— По-моему, ты драматизируешь.
— Что именно?
— Да всё! Ковыряешься в своих угрызениях совести, как ребенок в болячке.
— Угрызения совести? Если бы, Сашок! Это скорее мистический ужас. Как будто Голем ожил… и требует меня ответить за то, что я его оживила…
— Ага, теперь «Сашок»… — Александр скорчил рожу. — Ты что-то перепутала, милая моя. Мистический ужас и Голем — это хороший товар, который ушлые дяди втюхивают легковерным идиотам. Маги Светлые, маги Темные… У нас с тобой другая специализация.
— Интервью из сумасшедших домов, а также размышления убийц о ценности человеческой жизни.
— Точно так! — он засмеялся…
Ох, как Марину раздражала манера Александра громко и беспричинно смеяться. И вообще, отвратительна была его жизнерадостность. Потому что все это напоказ, демонстративно. Всегда на месте оставался его колючий, застывающий взгляд, если вдруг он слышал нечто важное для себя. В таких случаях он делал вид, что услышанная информация для него не интересна, но потом обязательно возвращается к теме.
Как, например, сейчас.
Гость поставил чашку и сунул первый попавшийся диск в проигрыватель. Это оказался «Наутилус».
— Потанцуем? — он взял Марину за локоть. — Мощный медляк.
— Отстань.
— Не настаиваю, — сказал Александр легкомысленно, однако руку не убрал. — Скажите мне, принцесса, вы меня окончательно бросили? Решительно и бесповоротно?
— Да.
Искра сожаления вспыхнула в его глазах и погасла.
— Почему?
Марина подняла брови. Такие вещи что, надо объяснять? Может, ему еще и правду врезать? О том, что он — из категории сытых котов, которые прежде всего думают о себе любимом. О том, что женщины для него — не цель, а средство; а волочиться удобнее всего за теми, кто рядом — для простоты дела. О том, что весь он целиком — лишь набор дорогих аксессуаров: часы, ручки, галстуки («омега», «паркер», «версачи»)… стрижка в «Астории», обновляемая каждую неделю… журнал «Босс» с модными новинками сезона… туалетная вода «Лакоста»…
— Слушай, зачем я тебе? — спросила Марина. — Ты ж привык к удобствам. Я — одно сплошное неудобство. Экстравагантная стерва, отягощенная тяжелым неврозом.
— Я тебя люблю, — ответил он хрипло. — Хочу жить с тобой вместе.
Ёпст! Глядишь, замуж позовет — и что тогда?
— Сашка… — сказала она почти нежно.
— Ну, Сашка.
— Знаешь, как любовь усложняет жизнь? Ого-го!
— И что в ней сложного?
— Ну да, трах с переворотом… Любовь — не синоним секса. И не рабочий термин, обозначающий тип отношений… Пожалуйста, давай закончим с этой мутотой.
— Почему ты перестала со мной спать?
Марина рассердилась. Кинула окурок в чашку.
— Да потому что ты, когда в постель ложишься, носки не снимаешь! И даже часы! Терпеть этого не могу!
— Что ж молчала? Все поправимо.
— Уже нет.
— Вот и объяснились, — криво усмехнулся Александр.
— Вот и объяснились. Чего ты от меня, вообще, хочешь?
Он рывком встал и посмотрел сверху вниз.
— Мне неудобно об этом говорить… — сухо сообщил он. — Мне очень жаль, что приходится говорить об этом…
— Да все тебе удобно. Хрен тебе чего жаль.
— Давай расстанемся друзьями. Согласись, дружба для каждого из нас тоже чего-то стоит, что бы ни было в прошлом… Ты обещала сделать тот материал, о котором мы условились. Мне нужна эта статья… и нужна не мне одному. Мой совет — не порти свою репутацию.
— Какой же ты все-таки мудило, Александр, — сказала Марина почти с восхищением.
— Собирайся, поехали. Я подброшу тебя до вокзала.
Медляк «Наутилуса» отыграл свое.
