Она была права. Что мы могли ответить? Мы сидели, притихнув, наблюдая, как медленно наползают вечерние тени. Бэрри ответила на несколько вопросов о психиатрии и потихоньку наш пикник превратился в групповую сессию, основной темой которой была потеря.

— О какой потере ты говоришь? — спросил Чак.

— Каждый из вас потерял что-то за этот год. Я знаю об этом в основном из рассказов Роя, но я слышала про Браки На Костях и Отношения На Костях и… срыв Эдди и… — она замолчала, но продолжила дрожащим голосом: —… и Потс. Вы потеряли Потса. Если бы вы чувствовали эту потерю, вы бы до сих пор плакали. Вы сломаны чувством вины и сломаны тем, что убили в себе сочувствие.

В сумерках тишина была особенно тяжелой. Я почувствовал, что задыхаюсь. Чего я лишился? Дней вроде этого, моего творчества, моей способности любить. Мрак. Рок. Наконец, когда солнце почти зашло, Гилхейни мягко сказал:

— Эти люди покалечены. Можно ли что-то для них сделать?

— Чувство вины невозможно подавить, оно обжигает всех вокруг. Все что вы делаете — медленно сгораете. Прекратите это! Разозлитесь! Выместите это на тех, кто сделал вас такими. Есть ли в Доме психиатр, с которым вы бы могли поговорить?

Есть! Доктор Фрэнк, психиатр из Местной Забегаловки, которого мы встретили в наш первый день в Доме. Он упомянул о самоубийствах и Рыба заставил его замолчать. Он молчал целый год. Почему? Возвращаясь в наших каноэ, мы слышали шум океана и каждый думал о том, что потерял. Сможет ли доктор Фрэнк помочь это вернуть и, наконец, когда начались танцы светлячков, мы задумались, как выместить нашу ярость на тех, кто похитил части наших душ, этих грабителей Дома, Боссов Потерь.

Этой ночью я дежурил, и я прибыл из путешествия на каноэ с волдырями на ладонях, с опьянением, начинающим переходить в похмелье, моя голова была заполнена тем, что говорила Бэрри, и я был зол, что должен опять возвращаться в Дом. Было жарко и влажно и пот вернул воспоминания о том ужасном лете, которое я провел новым терном в Доме. Все это уже было. Новое поступление ожидало меня в приемнике. Поступление было необычным и интересным. В приемнике меня встретил Жемчужина, пытающийся рассказать мне о пациенте, но мне не хотелось его слушать, так что я просто взял историю болезни и прочитал: «Нэйт Зок, 63 года, кровавый понос, доброкачественный полип кишечника.» Не удивительно, что Жемчужина пытался со мной поговорить. Зок из Зоков БИТа и крыла Зока, закрывшего лето из окна моей дежурки.

Я вошел в комнату уже раздраженный, Жемчужина семенил за мной. Я ни разу не видел столько плоти сразу. Шестеро бизонообразных Зоков столпились вокруг каталки, причмокивая, чавкая, шлепая губами, отдавая дань оральной стадии развития по Фрейду. Бриллианты блестели, Жемчужина представил меня детишкам Зока, пытаясь одновременно отогнать их от каталки, где предположительно лежал Нэйт Зок. Когда они расступились нашему взору предстала птицеобразная женщина с искусственными волосами, злобным взглядом и противным голосом, которая, услышав мое имя, сказала:

— Ну что ж доктор Килдэир, самое время вам появиться.

— Трикси, — раздался властный голос с каталки, — заткнись!

Она послушалась. И вот он, Нэйт Зок, шестидесятилетний, слегка алкоголическое лицо, властные манеры. Несмотря на волнение толпы, он оставался спокоен. Жемчужина еще раз представил меня и вышел. Я немедленно был окружен толпой не Нэйтов Зоков. Все они требовали информацию, диагноз, прогноз и степень экстренности, а также опасались, что Нэйт получит не самую лучшую палату в Доме. Для решения последней проблемы Трикси настойчиво шипела мне в ухо имя Зока и спрашивала:

— Вы знаете, кто такой Натан Зок? Вы слышали про крыло Зока, а?

Послушав все это три минуты, я начал закипать и громко сказал:

— Все, кроме Нэйта выйдите из палаты немедленно.

Шок. Но никто не сдвинулся с места. Разговаривать таким тоном с Зоками?

— Ну-ка, подожди минутку, молодой человек.

— Трикси, заткнись и убирайся! — сказал Нэйт, а когда говорил Нэйт Зок, даже другие Зоки слушались. Палата быстро опустела. Я начал осмотр, а Нэйт продолжал: — Они слишком жирные. Мы пытались, но ничего не помогает. Знаешь, доктор Пирлштейн рассказал о тебе, Баш, предупредил меня, что ты хороший доктор, но очень прямолинеен. Мне это нравится. Доктора должны быть жесткими. Когда ты богат, как я, люди не до конца честны с тобой.

Я кивал, продолжая осмотр, и спросил, что у него был за бизнес.

— Болты и гайки. Начал с пятиста баксов, но после Великой Депрессии ворочал миллионами. Болты и гайки, не самые лучшие но много.

Я сказал Нэйту, что, если он побережет свой кишечник, тот вероятно заживет. Когда я заканчивал, в комнату проникла Трикси, расстроенная, что Нэйт получит только вторую лучшую палату. Нэйт опять приказал ей заткнуться и сказал:

— И что? Мне всегда дают лучшую палату, где никто меня не навещает. Я переживу одну ночь. Вот что происходит с детьми, которые получают лишь лучшее. Они становятся слишком толстыми.

У 789 был тяжелый день. Увязнув в лабиринте тестов, назначенных Частником Оливии О., Малышом Отто, который не стал нужнее в Стокгольме, Сэм был расстроен отсутствием прогресса в диагностике горбов. Осмотрев свое первое за день поступление, Сэм с резидентом из радиологии нашли образование на рентгене легких. Когда он рассказал мне историю пациента, я охладил его пыл ЗАКОНОМ ДОМА: «КОГДА РЕЗИДЕНТ ИЗ РАДИОЛОГИИ И СТУДЕНТ ВИДЯТ ОБРАЗОВАНИЕ НА РЕНТГЕНЕ ЛЕГКИХ, НИКАКОГО ОБРАЗОВАНИЯ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ». Сэм продолжал настаивать, но образование оказалось браслетом лаборанта, попавшем в кадр, что окончательно добило беднягу. Я пытался его подбодрить, но это не помогло, и я сдался. Я не буду ничего делать для кого бы то ни было этой ночью.

— Сэм, — сказал я, свешиваясь с верхней полки, — я собираюсь спать. Я хочу, чтобы ты переоделся сейчас, а не пришел среди ночи, стучась, и разбудил меня.

Полуприкрыв глаза, я смотрел, как бородатый студент переодевается, обнажив прыщавый и уже оплывший торс. Вдруг он остановился. Я спросил в чем дело. После долгого раздумия, так ему свойственного, он спросил:

— Доктор Баш, мне осталось работы на несколько часов, а вы уже закончили и собираетесь спать. Почему так получается, что я остаюсь без сна всю ночь?

— Очень просто. Ты же математик, правильно? Смотри, я получаю фиксированную зарплату независимо от количества часов, что я не сплю. Ты платишь фиксированную плату за обучение ЛМИ независимо от количества часов, что ты не спишь. Соответственно, чем больше я сплю, тем выше моя почасовая оплата и чем меньше спишь ты, тем меньше твоя плата за обучение.

После паузы Сэм сказал:

— То есть, вам платят за то, что вы спите, а я плачу за то, чтобы не спать?

— Именно. Выключи свет, когда будешь уходить, приятель. Да, запомни, Нэйт Зок не пациент для студентов. Если ты заговоришь с ним, даже поздороваешься, умрешь. Спокойной ночи.

Я слышал корявую походку и чувствовал озадаченный взгляд гения математики. Свет выключился, и я уснул.

Что-то изменилось на следующее утро. Началась небольшая эпидемия. Никогда в истории Божьего Дома не случалось ничего подобного. Начавшись, как небольшой ручеек, затем поток, эпидемия распространялась и превратилась в реку, стремящуюся к морю. Неожиданно пятеро тернов оказались заражены мыслями о психоанализе. Мы начали ЛАТАТЬ себя для СПИХА в психиатрическую резидентуру в начале июля.

Все вместе мы начали изучать Фрейда. Мы преследовали доктора Фрэнка, который был вначале обрадован интересом Эдди к психиатрии в Доме, но, когда к нему обратилось еще четверо, побежал с новостями к Легго. Мы требовали консультации психиатра для наших пациентов и посещали обходы психиатров, выделяясь нашими грязными халатами на фоне ухоженных психиатров и демонстрируя свое невежество короткими вопросами о потере, чувстве вины и ярости. Во время конференции, посвященной странному случаю аутоиммунной болезни, Хупер начал психоаналитическую дискуссию, основанную на «Желании Смерти» Фрейда. Эдди, все еще соревнующийся с Хупером за пресловутого «Черного Ворона», настолько увлекся идеями Фрейда об анальном садизме, что у него развился лицевой тик. Чак увлекся пассивно-агрессивными типами личности и обнаружил патологическую близость к своей матери в то время,