Дуайт засмеялся:
— Правильно, так и надо рассуждать. Скажите, а что делается на берегу?
— Все умерли, кэп… ну, вы это, верно, и сами знаете. Я побывал дома. Мать с отцом лежат мертвые в постели… по-моему, они что-нибудь такое приняли. Пошел поглядеть на свою девушку, а она тоже мертвая. Не надо было мне туда ходить. Ни собак, ни кошек не видать, и птиц нет, ни единой живой твари… тоже, верно, все перемерли. А так вроде все как было. Я виноват, что удрал с корабля, кэп, а только рад, что воротился домой. — Он помолчал минуту, потом прибавил: — У меня есть своя машина, и есть чем ее заправить, и своя лодка есть, и подвесной мотор, и вся рыболовная снасть. И денек выдался славный, погожий. Лучше уж вот так, в родном городе, чем в сентябре там, в Австралии.
— Ну, ясно, приятель. Понимаю вас. Может быть, вам нужно что-нибудь такое, что мы для вас выложим на палубу? Мы уходим и сюда больше не заглянем.
— А на борту нет таблеток — знаете, которые враз прикончат, когда человеку станет совсем худо? Цианистый калий?
— У нас их нет, Ральфи. Если хотите, я выложу на палубу пистолет-автомат.
Рыболов покачал головой.
— Пушка у меня и у самого есть. Погляжу в аптеках на берегу, может, там что-нибудь такое найдется. Хотя, пожалуй, пуля лучше всего.
— А больше вам ничего не нужно?
— Спасибо, кэп, на берегу есть все, что надо. И задаром. Передайте от меня привет всем ребятам.
— Передам, приятель. А теперь нам пора. Желаю наловить побольше рыбки.
— Спасибо, кэп. У вас под началом хорошо служилось, уж простите, что я сбежал.
— Это ничего. А теперь мы пошли, берегитесь винтов. — И Тауэрс обернулся к помощнику: — Командуйте в машинное и ложитесь на курс, десять узлов.
В тот вечер Мэри Холмс позвонила Мойре. Была поздняя осень, дождь лил как из ведра, вокруг дома Дэвидсонов в Харкауэе свистал ветер.
— Дорогая, — сказала Мэри, — получена радиограмма. Они все живы-здоровы.
Девушка, ахнула от неожиданности:
— Как они ухитрились сообщить?
— Мне только что звонил капитан Питерсон. Сообщение передано с той загадочной радиостанции, из-за которой их послали в рейс. Радировал лейтенант Сандерстром, и он сообщил, что все здоровы. Правда, замечательно?
Нахлынула такая радость, что Мойра едва не потеряла сознание.
— Чудесно! — прошептала она. — А можно им ответить?
— Сомневаюсь. Сандерстром сказал, что отключает передатчик и что там нет ни одного живого человека.
— О-о… — Мойра помолчала. — Что ж, наверно, нам только и остается запастись терпением.
— А ты хотела передать что-то определенное?
— В общем, нет. Просто хотела кое-что сказать Дуайту. Но с этим можно и подождать.
— Деточка! Неужели…
— Нет.
— И ты хорошо себя чувствуешь, это правда?
— Гораздо лучше, чем пять минут назад… А как ты, как Дженнифер?
— Малышка — прекрасно. У нас все хорошо, вот только дождь без конца. Может, ты к нам выберешься? Мы с тобой сто лет не видались.
— Я могу приехать как-нибудь вечером, после работы, и переночевать.
— Это будет чудесно!
Два дня спустя вечером Мойра доехала до станции Фолмут и под моросящим дождиком стала одолевать две мили подъема в гору. В квартирке Холмсов стараниями Мэри уже пылал огонь в камине гостиной. Мойра переобулась, помогла Мэри искупать и уложить малышку, и они поужинали. Потом уселись на полу перед камином.
— Как по-твоему, когда они вернутся? — спросила Мойра.
— Питер говорил, примерно к четырнадцатому июня. — Мэри потянулась к календарю, что лежал позади нее на столике. — Еще три недели с маленьким хвостиком. Я вычеркиваю дни.
— Ты думаешь, они вовремя пришли в то место… ну, откуда послали радиограмму?
— Не знаю. Надо было спросить капитана Питерсона. Может, позвонить ему завтра утром и спросить, удобно это?
— По-моему, не страшно.
— Пожалуй, позвоню. Питер говорит, это его последнее поручение по службе, когда они вернутся, он останется без работы. Я все думаю, может, нам бы в июне или в июле съездить куда-нибудь, устроить себе каникулы. Зимой тут так противно — сплошь дождь да ветрище.
Мойра закурила.
— А куда ты хочешь поехать?
— Куда-нибудь где потеплее. В Квинсленд или вроде того. Ужасно неудобно без машины. Наверно, придется везти Дженнифер поездом.
Мойра выпустила длинную струю табачного дыма.
— Пожалуй, с Квинслендом будет не так-то просто.
— Из-за этой болезни? Но ведь до него очень далеко.
— В Мэриборо уже началось, — сказала Мойра. — А он только самую малость севернее Брисбена.
— Но есть же еще теплые места, не обязательно в той стороне?
— Да, пожалуй. Но эта штука упорно движется на юг.
Мэри круто повернулась, поглядела на подругу.
— Слушай, ты серьезно думаешь, что дойдет и до нас?
— Думаю, да.
— И что же, по-твоему, мы все от этого умрем? Мужчины не ошибаются?
— Наверно, так.
Мэри повернулась, отыскала среди бумаг, раскиданных на кушетке, каталог садовых цветов.
— Я сегодня заходила к Уилсону, купила сотню желтых нарциссов, — сказала она. — Луковицы. «Король Альфред» — знаешь этот сорт. — Она показала картинку в каталоге. — Посажу их в том углу у ограды, где Питер убрал дерево. Там их не спалит солнце. Но если мы все умрем, наверно, это глупо.
— Не глупей, чем мне теперь начать учиться машинописи и стенографии, — сухо сказала Мойра. — Если хочешь знать, по-моему, все мы немножко спятили. Когда расцветают желтые нарциссы?
— Должны зацвести к концу августа. Конечно, в этом году они будут еще не бог весть что, а вот через год-другой залюбуешься. Понимаешь, цветков становится все больше.
— Ну конечно, стоит их посадить. Ты их все-таки увидишь, и будет такое чувство, вроде сделала что- то хорошее.
Мэри посмотрела на подругу с благодарностью.
— Вот и мне так кажется. Понимаешь, я… мне… невыносимо просто сложить руки и ничего не делать. Тогда уж лучше сразу взять и умереть и покончить с этим.
Мойра кивнула.
— Если то, что говорят, верно, никто из нас не успеет сделать, что задумал. Но, пока хватит сил, надо делать свое дело.
Так они сидели на коврике перед камином, Мэри ворошила пылающие чурки. Потом сказала:
— Я забыла спросить, может, хочешь коньяку или еще чего-нибудь выпьешь. В буфете стоит бутылка и, кажется, есть немного содовой.
Мойра покачала головой.
— Не хочу. Мне и так хорошо.
— Правда?
