никто вас не станет за то строго судить. Однако раз его тут нет, а есть другие люди, готовые за вас совершить рыцарский подвиг, то, то… — он запнулся и замолчал, так и не придумав, что хорошего могут сделать эти другие, кроме как разделить со мной постель.

— Ежели вы говорите о таком подвиге, — поймала я его на слове, — расскажите, за что меня арестовали. Вы, как-никак, флигель-адъютант императора и должны знать, что происходит во дворце.

Иван Николаевич задумался. Я контролировала каждую его мысль, но никакой интересной для себя информации не обнаружила. Флигель-адъютант не знал, чем я провинилась перед государем, и ничем не мог мне помочь. Однако он очень хотел это сделать, стал придумывать, к кому можно обратиться за поддержкой и в голове его начали мелькать самые громкие российские фамилии. Так ничего током не придумав, он решил просто рассказать все, что знает о моем деле:

— Поверьте моей искренности, Алевтина Сергеевна, я совсем ничего не знаю по вашему делу. Перед тем, как мы отправились в поездку, меня вызвал граф Пален и от имени государя дал инструкции общего характера, коим я должен следовать. Поверьте, я предан вам всеми силами своей души и ежели у меня будет малейшая возможность облегчить вашу участь, не пожалею на то ни своей жизни, ни карьеры!

Речь его была пылка и искренна. Мне стало приятно, что у меня появился такой надежный союзник.

— Я рада, что у меня теперь есть такой верный друг, — сказала я, ласково ему улыбнулась и прикоснулась пальцами к лежащей на столе руке.

Иван Николаевич вспыхнул, попытался овладеть моими пальцами и с восторгом надежды посмотрел мне прямо в глаза. Чтобы не давать ему надежду, я тихо убрала свою руку и скромно потупила взор.

— Когда мы вернемся в Петербург, я смогу упросить своего батюшку составить вам протекцию, — пылко, воскликнул он. — Он командует Преображенским полком, и государь ему доверяет. Думаю, он мне не откажет!

После этого разговора о верховой езде им тотчас было забыто и дальше мы опять поехали вместе. Конечно, я ничего ему не позволяла, да это было невозможно при открытых занавесках и бдительном надзоре наших ревнивых конвоиров. Разве что иногда, когда к нам в карету никто не заглядывал, разрешала ему поцеловать мне руку.

В это раз на ночевку мы попросились в помещичье имение отставного траншей-майора Павла Никитича Титова, дальнего родственника корнета Самойлова. Имение было изрядное, с селом в шестьсот с лишним душ. Конечно, оно не шло ни в какое сравнение с Завидово, имением, в котором меня арестовали и которое, как я надеялась, скоро будет принадлежать мне.

История перехода ко мне поместья Завидово проста. Мой муж вылечил после ранения на охоте его старого владельца Василия Трегубова. Однако тот отплатил нам черной неблагодарностью. Как только ему представилась возможность, он приказал своим слугам меня похитить и пытался силой принудить к сожительству. Я, благодаря своему дару, заранее узнала о его коварных планах и, по совету предсказателя Костюкова, приготовилась и держала при себе заряженный пистолет. Когда, потакая своей необузданной страсти, Трегубов попытался против воли овладеть мной, я под дулом пистолета заставила его переписать на себя все его имущество.

Теперь, став почти помещицей, я с живым интересом осматривала чужие имения, чтобы не опростоволоситься, когда мне самой придется управлять разнообразным имуществом. Однако толком увидеть поместье траншей-майора Титова мне не удалось. Кто-то из кирасиров, скорее всего родственник хозяина, не удержался и разболтал о моем арестантском положении. Весть о секретной узнице тотчас разнеслась по всему поместью, и чтобы не ходили глазеть на меня все кому ни лень, мне пришлось оставаться в одиночестве в четырех стенах. Все мои спутники праздновали трогательную встречу помещика Титова со своим дальним родственником корнетом Самсоновым, а я в это время скучала взаперти даже без общества своего флигель-адъютанта!

До моей комнаты, располагавшейся на втором этаже в торце дома, издалека доносились веселые крики и смех. Представляя, что сейчас происходит в общем зале, я только тяжело вздохнула. Самое грустное, что обо мне как будто все забыли. Почему-то чужое веселье всегда навевает печаль. Я, как могла, противилась ей, потом, больше от скуки, чем по необходимости отдохнуть, прилегла на широкую кровать под балдахином и попыталась заснуть. Однако сон ко мне не шел, а тут еще, как назло, послышалось стройное хоровое пение в сопровождении балалаек. Сначала хор пел подблюдные песни, потом затянул застольные.

Я поднялась и подошла к окну, выходящему в сад. На дворе уже совсем стемнело. Свечу я зажигать не стала, пододвинула к раскрытому окну стул, села, оперлась локтями о подоконник, и подперла рукой щеку. Прямо пред моей комнатой росло раскидистое дерево, его ветви почти касались стены и заглядывали в комнату.

Вечер выдался прохладный. После дневного зноя, казалось, все живое отдыхает. Я тихо сидела, дышала вечерней прохладой и слушала песни.

Не знаю почему, возможно оттого, что я была одна, или жалостных мотивов, но мне стало так себя жалко, что на глаза навернулись слезы. Однако расплакаться я не успела. Неожиданно заметила, что совсем близко от окна, прячась в ветвях, из темной, густой листвы на меня смотрит человек. Лица его я не рассмотрела, заметила только глаза, которые, как показалось, со звериной цепкостью смотрят прямо мне в душу. Я вскочила и отпрянула вглубь комнаты.

Конечно, от неожиданности я сильно испугалась, но почти сразу, пересилив страх, вернулась проверить, кто набрался наглости за мной подсматривать. В комнате было темнее, чем в саду и в шаге от окна снаружи увидеть меня не могли. Я затаилась и вглядывалась в ночную тьму. За окном было тихо. Ни одна ветка не дрогнула, и вообще там ничего не происходило. Я решила, что человек на дереве мне просто померещился. Тем более что, если бы кто-нибудь прятался за окном, я в такой близи обязательно услышала его мысли.

Но, как я себя ни успокаивала, тревога не проходила. Чувство, что за мной наблюдают, не только пропало, но усилилось. Стараясь двигаться неслышно, я сделала шаг в сторону, укрылась за простенок и осторожно выглянула в окно. Однако рассмотреть что-либо в густых ветвях не смогла.

Самое правильное было пойти и позвать на помощь кого-нибудь из моих конвоиров. Но почему-то, я сама себе не могла этого объяснить, мне очень не хотелось вмешивать посторонних людей в это странное происшествие.

Собравшись с духом, я опять подошла к окну и, больше не таясь, посмотрела в сад. Там, где мне померещилось человеческое лицо, были только ветви. Стараясь не волноваться, я опустилась на стул и приняла прежнюю, задумчивую позу. Внизу в зале, хор завел новую песню, но теперь мне было не до нее, я не отвлекалась, и прощупывал взглядом ветвь за ветвью.

Прошли не меньше пяти минут, пока я смогла присмотреться к переплетению ветвей и все-таки сумела разглядеть припавшую к стволу неподвижную человеческую фигурку. До нее от окна был совсем недалеко, меньше сажени. Человек был очень маленького роста, худой и как будто своим телом повторял ствол. Просто так, специально не приглядываясь, заметить его было невозможно.

Почему-то я сразу поняла, кто это может быть, и успокоилась. Мы с этим человеком уже сталкивались, причем, при похожих обстоятельствах. Когда я жила в имении Завидово, меня по приказу помещика Трегубова пытались несколько раз убить. Одним из таких подосланных убийц был человек необычно маленького роста по имени Евстигней. Ночь, когда я увидела его впервые, была очень теплая, под одеялом спать был жарко, и я, в чем мать родила, лежала поверх постели. Под утро, я проснулась и увидела в окне странное, до глаз заросшее волосами лицо, наши взгляды встретились, и он исчез. Позже выяснилось, что убийца до утра простоял на приставной лестнице, и просто глядел на меня в окно. У него было достаточно времени и возможности сделать со мной все, что угодно, но он не причинил мне никакого зла. Одно это уже говорило в его пользу.

На следующий день мы с ним встретились во дворе имения, но Евстигней