Я едва заметно кивнула, показывая, что поняла.

— Кажется, тебя считают законной внучкой императора Иоанна Антоновича и Павел боится, что ты станешь претендовать на Российский престол, — объяснил он.

Наверное, от удивления у меня сделались круглыми глаза. Ни о каком императоре Иоанне Антоновиче я и слыхом не слыхивала. Попыталась привлечь память Алеши, но и он, кажется, ничего о таком императоре не знал.

— Был у нас такой император, — правильно поняв мое недоумение, объяснил он, — племянник императрицы Анны Иоанновны. Он сын принцессы мекленбургской Анны Леопольдовны, и герцога Брауншвейг-Люнебургского Антона-Ульриха. Родился 12 августа 1740 г. и манифестом Анны Иоанновны от 5 октября 1740 г. объявлен наследником престола, и после смерти Анны был провозглашен императором, — объяснил Алеша.

Елизавета Петровна, дочь Петра I, сумела захватить престол и этого Иоанна в годовалом возрасте арестовали, отделили от семьи и отправили на Соловки. Но до острова не довезли и временно посадили в крепость Холмогор, где он пробыл около 12 лет. Находился он там в полном одиночном заключении, отрезанный от всякого общения с людьми. Единственным человеком, с которым он мог видеться, был наблюдавший за ним офицер. В начале 1756 г. сержанту лейб-кампании Савину предписано было тайно вывезти Иоанна из Холмогора и секретно доставить в Шлиссельбург.

В Шлиссельбурге тайна должна была сохраняться не менее строго: сам комендант крепости не должен был знать, кто содержится под именем «известного арестанта». Могли видеть Иоанна и знали его имя только три офицера стерегшей его команды.

Иоанн знал о своем происхождении, несмотря на окружавшую его таинственность, и называл себя государем. Вопреки строгому запрещению его учить, он от кого-то научился грамоте, и тогда ему разрешено было читать Библию.

Когда появились слухи, что он тайно обвенчался с дочерью тамошнего коменданта и у нее родился сын, коменданта на всякий случай поменяли и с семьей отправили в Сибирь. А сам Иоанн скоро погиб. Подпоручик Мирович, состоявший в охране крепости, вздумал его освободить и провозгласить императором. Он склонил с помощью подложных манифестов на свою сторону гарнизонных солдат, арестовал коменданта крепости Бередникова и потребовал у него выдачи Иоанна. Когда Мирович навел на крепость пушку, пристава сдались, предварительно убив Иоанна.

От всего, что рассказал Алеша, у меня голова пошла кругом, но я видела, как он серьезен и всему поверила.

— Видимо теперь кто-то вспомнил эту давнюю историю, — продолжил он, — и в тебе признали внучку Иоанна. Кто это все затеял, я узнать не смог. Но если Павел решит, что ты имеешь к тому Иоанну какое-то отношение и можешь претендовать на престол, тебя убьют. Он очень подозрителен и не верит никому, даже своим детям. Потому соблюдай крайнюю осторожность! Возможно, Павел еще ничего о тебе не знает, и тобой хочет воспользоваться кто-нибудь из его окружения. Никому не доверяй, особенно Палену, он здесь самый отъявленный интриган и вполне может решить использовать тебя для своих темных дел.

Все это Алеша говорил-думал быстро и четко, я поняла, что он заранее готовился к нашей встрече и старается сказать мне только самое главное.

— К царю тебя не водили? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой. Как ему было объяснить, что Павел сам случайно меня нашел, а теперь моей судьбой занимается тот самый граф Пален, которого он считает интриганом.

— Тебя тут не обижают? — с тревогой спросил он, косясь на мою увлеченную разговором напарницу.

Я ему улыбнулась и успокоила, что со мной ничего плохого не происходит. Он, кажется, понял и немного успокоился.

— Тебя считают дурочкой? — спросил он.

Я растерялась, не зная как ему объяснить свое странное положение во дворце. Не скажешь же мужу, что меня здесь многие искренне любят, и сделают все от них зависящее, чтобы я никак не пострадала.

— Кто-нибудь знает, что ты умеешь читать и писать, и знаешь французский язык? — не дождавшись от меня жеста-ответа, снова спросил он.

Чтобы его успокоить, я отрицательно покачала головой.

— Продолжай прикидываться простушкой, ни с кем не откровенничай, особенно со старухой. Её специально приставили к тебе, что бы выяснить, что ты знаешь о своём прошлом, — продолжил он меня инструктировать.

Если бы Алеша знал все тонкости дворцовой жизни, он не стал бы так обо мне беспокоиться. Одним движением бровей я ему ничего объяснить не могла, потому отвечала так, чтобы он зря не волновался. Однако он что-то почувствовал, и ему не понравилось, то, как я слушаю его советы.

Тогда он начал настойчиво мне внушать, что дело это очень серьёзное.

Мужчины со своей трогательной заботой о любимых, обычно в житейских делах бывают наивными, не понимая, что мы и умнее, и хитрее, и, главное, осторожнее их, потому женщины и грешат больше и попадаются реже, чем они.

— Изображай из себя деревенскую дурочку, говори со старухой только о крестьянской жизни, рассказывай о своих приёмных родителях и первом замужестве. Всё, что ты ей скажешь, она передаст тем, кто её к тебе приставил. Пусть они поверят, что ты глупая крестьянка и скажут царю, что тебя можно не бояться и ни о каких престолах ты слыхом ни слыхивала. Может быть, всё и обойдётся. Из дворца я тебя пока освободить не смогу. Если же тебя отправят в монастырь или в крепость, то появится шанс бежать. Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы тебя спасти!

Я его слушала и, когда он смотрел на меня, согласно кивала. Он немного успокоился и поверил, что я смогу разобраться в ситуации и не дать себя обмануть и погубить. Почти все время разговора, Алеша чистил дымоход и на меня смотрел тогда, когда был уверен, что наши переглядки не заметят.

— Ты очень боишься? — спросил он, собирая веником рассыпавшуюся по паркету сажу.

— Не очень, — попыталась ответить я жестом, но он не понял.

— Как ты себя чувствуешь? Плохо? — опять, встревожился он, обратив внимание на темное пятнышко у меня на щеке.

Я улыбнулась и ответила отрицательно. Чувствовала я себя хорошо, но то, что он заметил у меня на лице пигментное пятно, меня встревожило. Мне совсем не хотелось, чтобы о моем интересном положении знали преображенцы.

— Тебя тошнит? — продолжил он свой допрос.

Я кивнула.

— Точно беременна, — подумал он.

Я невольно улыбнулась.

Маланья Никитична, отвлёкшись от разговора со своим знакомым, решила меня подколоть.

— Что, хорош трубочист? — спросила она.

— Ага, страшный как чёрт, — ответила я и весело рассмеялась.

— Совсем девка сдурела, — сказала она и сама засмеялась, глядя в Алешино, перепачканное сажей, лицо.

Общего веселья добавил вернувшийся с пустыми вёдрами неловкий трубочист, он и правда был глуп и, глядя на наше веселье, не зная его причины, вдруг натужно рассмеялся, чем еще больше насмешил мою Маланью Никитичну. Пока мы развлекались, Алеша опять взялся за работу, а я, перекинувшись парой слов со своей напарницей, делала вид, что всего лишь, наблюдаю за работой трубочистов. Алеша в это время рассказывал мне о том, что произошло с ним после моего ареста и о своих