неожиданности ничего не смогла понять. Он между тем быстро прошел в комнату и пробежался по ней легкой походкой занятого и очень энергичного человека. Зачем он пришел и что высматривает, я в своей согбенной позе видеть не могла и только когда прямо передо мной оказались его ноги в тесных, в обтяжку панталонах и начищенных до зеркально блеска сапожках, осмелилась чуть приподнять голову.

— Почему непорядок! — закричал он.

— Прости батюшка, мой грех, недоглядела! — наконец сумела сказать дрожащим голосом старуха. — Все исправлю!

Что за непорядок он обнаружил и что Маланья Никитична собирается исправлять, я не поняла. У нас и до уборки было чисто, а теперь и вовсе не осталось ни соринки.

Гостя ответ удовлетворил, и он немного остыл.

— То-то же! — чуть спокойнее, чем раньше, произнес он. — У меня чтобы ни-ни! Вы кто такие? — почти без паузы спросил он.

— Я служанка, а это при мне арестантка, — ответила Маланья Никитична.

— Арестантка! — взвился он. — Тогда что она здесь делает?! Для арестантов есть другие места кроме императорского дворца!

— Не ведаю, государь-батюшка, — жалостливым голосом заверещала старуха, — мне наказали девку стеречь, я исполняю.

— Кто наказал?! Что наказали?! — опять взорвался гость и яростно топнул ногой. — Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?! Что еще за арестанты сидят в Зимнем дворце?!

Толпящаяся за спиной гостя свита не проронила ни слова. Я чувствовала, как все они боятся маленького человека, уже поняла, кто перед нами и со стесненным сердцем ждала, что будет дальше.

— За что ее арестовали? — закричал император на мою старуху.

— Виновата, ваше величество, я ничего не ведаю, мне никто про нее не сказывал! — дрожащим голосом ответила она.

— Кто знает, что это за девка, и что она здесь делает? — обратился царь к своей смущенной свите.

Ответом ему было гробовое молчание. Император от ярости даже подпрыгнул на месте и разразился гневной речью о пользе порядка. Понять его было можно, в одном из императорских дворцов почему-то содержится арестантка, и никто не знает, кто она такая. Наконец Павлу Петровичу надоело ругать своих помощников, и он решил сам во все разобраться. Пошел он самым коротким, но не совсем верным путем, ткнул в меня пальцем и спросил:

— Ты кто такая?

— Алевтинка, барин, — тихо ответила я.

— Какая еще Алевтинка! — заорал он. — Что еще за Алевтинка! Какой я тебе барин! За что тебя, дуру, арестовали?

— Не з-н-а-ю, — заплакала я.

— А кто знает?! — задыхаясь от ярости, задал он вопрос, на который я тем более не смогла ответить.

— Мне не го-во-ри-ли, — сквозь рыдания, ответила я. — Схватили и в-с-е…

— Пален, ты-то сможешь разобраться, за что здесь держат эту дуру? — через плечо спросил он.

— Конечно, государь, — с легким акцентом, ответил ему вежливый и уверенный человек.

— Будь любезен, Петр Алексеевич, сам обо всем распорядись, а потом доложи мне. На этих олухов у меня больше надежды нет! — сердито сказал император и, круто повернувшись на каблуках, вышел из комнаты.

— Господи спаси, кажись, пронесло, — совершенно спокойно сказала Маланья Никитична, будто это не она только что трепетала от страха и почтения. — Помоги-ка мне, Алевтинушка, встать, а то ноги, будь они неладны, совсем не гнутся.

Я помогла старухе подняться с колен. Когда она встала, в сердцах плюнула на пол:

— Принесла же Курносого нелегкая! Во все дырки затычка! Только и слово, что император! Да он покойной матушке-государыне и в подметки не годится!

Я удивилась, услышав здесь, во дворце, такие резкие суждения об императоре и постаралась отвести разговор на более безопасную тему.

— Неужто, это и есть русский царь?

— Царь, будь он неладен! Никому житья не дает! Сама видела, порядок в комнатах у слуг проверяет! Что ему, больше заняться нечем? Шел бы лучше с туркой воевать!

— А что это за Пален, которому, он поручил со мной разобраться?

— Петр Алексеевич? Петербургский военный губернатор. Теперь он самый большой любимец Курносого, он его ныне даже больше самого Кутайсова жалует.

— А кто такой Кутайсов? — задала я старухе очередной отвлекающий от государственной измены вопрос.

— А никто, был пленным турком, Курносый взял его в свои камердинеры, да назло русской знати возвысил да графа. Вот, мол, вам графья да князья, какова ваша цена. Кого, мол, захочу того возвышу и титулом награжу. Сам-то очень нашу русскую знать не любит. Как получил корону, все князья разом забыли о своих титулах. Все вдруг стали просто Иванами Ивановичами, да Петрами Петровичами.

— Да, видно царь-то очень горяч! — сказала я.

— Какой горяч, просто кипяток! А как ты его повеличала-то барином, он аж на месте подпрыгнул! Он еле дождался материной смерти и короны, а какая-то простая девка даже не знает, что он император! Барином его завет! — она дробно засмеялась, отирая с глаз слезы. — Поделом ему!

— Так я же не знала, кто он такой, вижу — большой начальник, на всех криком кричит, а что это сам царь и в голове не держала! — продолжая прежнюю линию поведения, сказала я.

— Пустое, он хоть криклив, но не шибко злопамятен. Иной раз всех так распушит, что пух и перья во все стороны летят. Ну, думают все, отправит в Алексеевский равелин, а он на другой день, глядишь, уже и позабыл, за что ругал. Правда, и такое бывает: под горячую руку в отставку отправит или даже в Сибирь загонит, да о человеке и забудет. За это и не любят Курносого у нас в Петербурге.

— Не нужно, бабушка, так о царе говорить, вдруг кто услышит да донесет, горя не оберешься. Царь-то видать человек вспыльчивый, еще казнить велит! — опасливо предупредила я.

— Да кто нас здесь услышит! — испугалась старуха. — А, в общем-то, твоя правда, Алевтинка, язык не только до Киева доведет, но и до Тобольска. Просто на сердце накипело. После императрицы Екатерины Алексеевны, сынок-то ее и на царя настоящего не похож, скорее на оловянного солдатика. Ну да бог с ним, что нам с тобой, больше поговорить не о чем?

На этом утренний инцидент кончился, и я с тревогой ждала его продолжения. Оно не замедлило случиться. Ближе к обеду к нам на верхний этаж пришел старик в красной ливрее и велел мне идти следом за ним. Мы с ним долго бродили по каким-то коридорам. Наконец, он привел меня в небольшую приемную — пустую комнату, в которой вдоль стен стояло несколько стульев, и велел сесть и ждать.

Сам лакей остался стоять, хотя там никого не было, и к нам за все время ожидания никто не заглядывал, к тому же держался на вытяжку, словно часовой. Со мной он не