— Его откроет поручик и передаст вам любую саблю, на которую вы укажите.
— Нет, я никому не доверю свой ключ!
— Как вам будет угодно. Иван, пристрели этого господина!
Солдат ухмыльнулся и начал поднимать ружье.
Предводитель скривил и без того несимметричное лицо и протянул Александру ключ. Всем было интересно посмотреть, что хранится в таком мастодонте, и присутствующие незаметно переместились к стене, у которой стоял сундук.
Полибин отпер замок и поднял тяжелую крышку. Однако сверху ничего интересного не оказалось. Навалом лежала какая-то одежда, скорее всего, атрибуты религиозных аттракционов.
Полибин запустил руку вглубь сундука и в выудил оттуда несколько единиц старинного оружия.
— Дайте мне вон ту саблю, — попросил хозяин, — указывая на кривой азиатский клинок в позолоченных ножнах.
Александр вопросительно посмотрел на меня. Я, подтверждая, кивнул. Сабля, судя по ножнам, была того же рода, что и моя — старинная, восточного производства. Разбойник жадно схватил ее и сразу же выхватил из ножен.
Я в свою очередь, не торопясь, разворачивал свое оружие. Когда противник увидел то, что скрывала холстина, он внезапно мертвенно побледнел:
— Откуда она у вас?! — дрогнувшим голосом спросил он.
— Батюшка подарил, — ответил я. — Приступим?
Не успел я договорить, как хозяин бросился на меня. Казалось, его больше не сдерживают даже нацеленные на него пистолеты. Мои болельщики громко выдохнули. Клинок, опущенный умелой рукой, со свистом рассек воздух.
Я легко уклонился, не скрещивая с ним свой. Противник вновь бросился в атаку, пытаясь покончить со мной одним ударом. Этот человек вызывал во мне такое отвращение, что я не оставил ему ни малейшего шанса и времени жизни. Аккуратно отбил удар и ответным выпадом пронзил его грудную клетку в области сердца.
— Вы… вы… не понимаете!.. — успел еще сказать он, но не смог объяснить, что именно.
Все молча смотрели, как умирает разбойник.
— Мертв, — прервал тишину Аркадий. — Лизонька, вы его убили!
— Лучше я его, чем он меня, — зачем-то сказал я и добавил: — Мне нужно переодеться.
Глава восемнадцатая
Во Владимира мы доехали, как белые люди, в хороших экипажах с отличными лошадьми. Пережитые приключения сблизили и сдружили нашу компанию, к тому же мы на время оказались связаны экономическими интересами.
После полной победы над разбойниками никто не знал, что делать дальше.
Обращаться к властям, после угроз главаря, мы боялись. Это грозило, как минимум, задержкой на неопределенно долгое время путешествия, а как максимум, Сибирью и каторжными работами. По поводу справедливости отечественных судов у всех было одно, возможно и предвзятое мнение: «суд, что дышло, куда повернет, туда и вышло».
— Что мы будем делать дальше? — спросил мнение участников события старший по званию поручик Полибин.
— Может быть, вернемся в Питер? — предложил Семидольный.
— Зачем? — спросил я.
— Ну, — протянул он, — там-то все-таки больше правды, чем в здешнем уезде.
— У меня нет времени полгода сидеть в тюрьме под следствием, чтобы доказать, что я не разбойница, — решительно сказал я. — Кто хочет, может возвращаться.
— Никто не хочет, — оправдываясь, сказал Аркадий. — Только как бы хуже не вышло! Уедем, а нас потом разыщут и обвинят в убийстве.
Такая постановка вопроса напугала «компаньонов», и все заметно приуныли. Тогда пришлось за дело взяться мне.
— Во-первых, найти нас невозможно. Никто не видел, как мы сюда приехали, и нужно сделать так, чтобы не увидели, как уедем. Разбойники, кстати, этим и пользовались. Люди пропадали по пути из Питера в Москву, и никто не мог понять, куда они девались.
— Почему ты так думаешь? — спросила Юля.
— Иначе их бы давно поймали и отправили на каторгу. Если мы не хотим, чтобы нас искали, отсюда нужно уехать сегодня же, как только стемнеет, а до этого похоронить убитых и замести следы.
— А как их заметать? — опять поинтересовалась любознательная куртизанка.
— Это я беру на себя. После нашего отъезда никаких следов не останется. И самое главное, о том, что здесь произошло — никто никогда не должен узнать. Как только кто-нибудь проговорится, даже на исповеди — все мы пропали.
— А как быть с ним, — спросил Александр, кивая в сторону Мити, — и со стряпухой? Они-то не с нами?
— Теперь будут с нами. Кто из вас чувствует себя грешным оттого, что защищал свою жизнь? Пусть скажет это сейчас при всех.
Желающих каяться не нашлось. Все молча ждали, чем я кончу свой монолог.
— Раз никто не признает себя грешником, значит, и каяться не в чем. Нас сюда заманили обманом, и хотели лишить живота и имущества. Я правильно говорю?
— Правильно, — нестройным хором подтвердили все, включая Митю.
— Мы же поступим по-христиански и похороним разбойников. Пусть спят с миром.
— А как же без панихиды? — встрял в разговор Аркадий.
— Закажем во Владимире. Теперь, мужчины, идите рыть могилу, а мы с Марией наведем здесь порядок.
Как только нашелся лидер, решившийся взять на себя ответственность и руководство, проблема начала решаться почти сама собой. Из наших четырех мужчин трудоспособными были двое: Иван и Дмитрий, а травмированные офицеры составляли у них трудовой резерв и могли быть использованы на подхвате. Старшим я назначил не Полибина, а Ивана, как наиболее дееспособного.
Когда под руководством солдата похоронная команда удалилась, я отправился знакомиться со стряпухой, с которой пока не встречался. Ею оказалась растрепанная баба с распухшим от слез лицом. Она была в невменяемом состоянии и могла только рвать на себе волосы и голосить.
Полюбовавшись на это странное создание, я вернулся в зал к Юлии. Она выглядела подавленной и откровенно боялась покойников. Мне тоже было не по себе глядеть на дело своих рук. Однако ни исправить содеянное, ни поступить по-другому было нельзя, как говорят французы:
