Я уже был за дверями, когда изнутри раздался чей-то одинокий крик:

— Убили! Держи мазурика!

Однако держать меня было некому. Я бросился прочь от трактира и влетел головой в чью-то широкую грудь.

— Ты чего эта, того, этого! — воскликнул знакомый голос, и я узнал своего долгожданного приятеля истопника Евпатия.

— Иди за мной! — закричал я ему, хватая за рукав.

— Куды идти-то? — удивленно спросил он, не двигаясь с места.

— Скорее, потом объясню1

Однако так быстро соображать мой приятель не мог и стоял столбом, потирая ушибленную грудь.

— Это ты чего? — вновь поинтересовался он.

— Хочешь выпить? — торопливо спросил я, косясь на двери трактира, из-за которой вот-вот должна была выскочить толпа преследователей.

— А то!

— Так пошли быстрее, а то вся водка прокиснет!

Этот довод, наконец, сдвинул его с места. Однако не настолько, чтобы он убыстрил шаг.

— Да говори, того этого, толком, где скиснет-то?

— Если не успеем, нам ничего не достанется! Да можешь ты, черт, быстрее двигаться?!

Последний невнятный довод, кажется, его убедил, и он пошел чуть скорее. Потом вдруг остановился.

— А почему у тебя, того этого, кафтан порватый?

— В драку попал. Иди быстрей, ирод, а то меня в полицию заберут!

Он прошел несколько шагов, обдумывая мое сообщение, и опять встал как вкопанный.

— За что?

— За драку!

— А почему у тебя на голове шляпы нет?

— Потерял, — зло ответил я этому любознательному типу, наконец, затаскивая его за угол.

— Надо же, а чего ты дрался?

— Жизнь заставила, — ответил я, радуясь, что мы хоть так, медленно, отходим от опасного места.

— А почему ты сказал, что водка прокиснет? — удивленно спросил Евпатий, пытаясь опять остановиться.

— Потому, что кончается на «у».

— А, — принял он ответ. — А я в трактир шел.

— Туда сейчас нельзя, там драка была, — терпеливо объяснял я, из последних сил таща его за собой.

— Так пошли, поглядим! — дернулся он назад.

— Ты выпить хочешь?

— А то!

— Вот и иди туда, где тебе нальют!

— Так что же ты сразу толком не сказал! А то, того этого, говоришь — понять нельзя. Мы, как по печной части, так нам нужно толком говорить, а не того этого! Пойми его! — продолжал он ворчать, убыстряя шаг. — Так взаправду нальют?

— Сначала зайдем к портному, купим мне новый кафтан, а потом пойдем пить.

— А чего это он у тебя такой порватый? — начал истопник допрашивать меня по второму разу.

— Упал, споткнулся, гипс, — ответил я, окончательно выведенный из терпения.

— Так бы сразу и сказал, — наконец понял он. — А то, говоришь, говоришь чего-то, — а понять невозможно.

— Пошли, вот портняжная мастерская, — прервал я его содержательный монолог.

— Так зачем тебе новый кафтан? Давай этот зашьем, а деньги лучше прогуляем!

— У меня и на кафтан, и на гулянку хватит, — пообещал я, втаскивая этот тормоз в подворотню, над которой была прибита вывеска с нарисованной жилеткой.

Портной, пухлый голубоглазый немец по фамилии Штиль, встретил нашу непрезентабельную парочку без особого восторга. Мне даже показалось, что он вообще не хочет пускать нас в свою чистенькую мастерскую.

— Господа, господа, — залопотал он, отступая от нашего натиска в глубь помещения, — мы не есть работать!

— Ага, у вас сегодня санитарный день, — риторически заметил я.

— Я ни в чем не иметь вам помочь! — проговорил он, смиряясь с неизбежным злом нашего присутствия.

— Мне нужен новый сюртук и шляпа, — не слушая возражений, заявил я.

— О, у нас очень дорогой мастер! Вам наша цена не будет интересирт!

— Вам будет интересирт наш рубль! — перебил я его.

Пока я пререкался с портным, Евпатий осматривал мастерскую. Почему-то вид манекенов привел его в неописуемый восторг, и он разразился заразительным смехом, средним между конским ржаньем и овечьим блеяньем.

— Ишь ты, баба какая! — восклицал он, указывая пальцем на женский манекен. — А, тут, гляди, князь, мужик!

Обращение «князь», остановило порыв Штиля позвать дворников, чтобы те помогли вышвырнуть нас из мастерской. Он внимательно на меня посмотрел и решился пойти на риск.

— Вы хотеть покуповать себе платье? — вежливо поинтересовался он, кося голубой глаз на восторженного истопника.

— Да, — ответил я, — только мне нужно готовое платье. Вы сможете что- нибудь подобрать?

Возможность сбыть невыкупленную одежду окончательно примирила немца с нашим сомнительным видом. Последний вопрос, который, как мне показалось, его еще волновал — это моя кредитоспособность.

— У нас отшень высокий цена платья, — осматривая меня на предмет своих «неликвидов», как бы между делом сообщил он.

— У меня есть деньги, — успокоил я его. — Мне нужен хороший сюртук, чтобы я мог понравиться моей любимой барышне.

— О, ваш это сюртук барышня не понравится! — согласился он, глядя на оторванный воротник и выдранные с мясом пуговицы.