— Если удастся, я сегодня еще вернусь к тебе!

— Правда? — обрадовалась она, потом погрустнела. — Мадам может отправить меня к другому гостю…

— Скажешь ей, что я оплачу эту ночь.

— Это очень дорого!

— Я все-таки почти князь, — усмехнулся я. — Жди, а сейчас мне нужно идти.

Дом к полуночи был полон гостей. Похоже, что комендантский час на окраинах не очень соблюдался, хотя музыка звучала вполсилы и окна, несмотря на теплую погоду, были наглухо зашторены.

Я пошел разыскивать своего Остермана, но его не оказалось ни в буфетной, ни в курительной комнатах. Предположить, что он может отказаться от халявы и уехать, я не мог и продолжил поиски. Генрих Васильевич отыскался у карточного стола. Играл он в ломбер, теперь забытую карточную игру, которая велась между тремя игроками: когда двое играют против третьего. Эта игра возникла в XIV веке в Испании. В России она была особенно распространена при Екатерине II, но просуществовала еще лет восемьдесят.

Остерман был так сосредоточен, что лишь поднятой бровью показал, что видит меня. Он, кажется, был в большом выигрыше, во всяком случае, оба его противника явно нервничали и выглядели расстроенными.

Карты меня не интересовали, и я присел на кожаный диван, в ожидании, когда мой приятель освободится. Однако ему было так не до меня, что он ни разу даже не взглянул в мою сторону. Просидев без дела минут двадцать, я встал, намереваясь найти хозяйку и спросить, приехал ли вожделенный жулик Алексашки, когда она сама вошла в комнату, вслед за высоким полным человеком с рыхлым лицом, в безукоризненно сидящем фраке.

— Генерал, как же можно?! — громко, так что я услышал, сказала она ему в спину.

Тот, не повернув в ее сторону головы, подошел к столу, где в полном молчании шестеро гостей играли в вист. Хозяйка не пошла за ним, остановилась недалеко от входа и укоризненно, если не сказать гневно, смотрела на высокомерную спину.

Генерал не понравился мне с первого взгляда. У него была ноздреватая, бугристая кожа, рачьи глаза и подчеркнуто презрительные губы.

Я подошел к «турчанке». Она рассеяно посмотрела на меня, вымучено улыбнулась и собралась уже выйти, когда я окликнул ее:

— Сильвия Джулиановна, позвольте вас на два слова.

— Да, князь, слушаю вас, — повернулась она ко мне.

— Я хотел спросить, Александр Федорович, о котором вы упоминали, еще не пришел?

— Нет, — до невежливости кратко ответила она.

— У вас что-то случилось?

Женщина как будто узнающим взглядом посмотрела на меня и кивнула:

— Да, у одной из наших девушек сильный припадок. Боюсь, что она может умереть.

Связать ее преследование гостя и презрительно-независимую спину генерала с припадком у девушки было несложно, и я предложил свои услуги:

— Я немного разбираюсь в медицине и могу попытаться помочь…

— Правда, князь? — разом оживилась она. — Буду вам крайне признательна!

— Тогда пойдемте.

Мы поднялись на второй этаж, и Сильвия провела меня в комнату, напротив той, в которой мы были с Юлией. Эта комната была декорирована совсем по-другому, чем Юлина, под обитель монашки. Стены покрывали обои из темного золотисто-коричневого шелка, а постель напоминала собой могильную плиту, покрытую угольно-черными простынями. На этом траурном ложе было распростерто обнаженное ослепительно-белое тело.

— Подержите свечу, — попросил я хозяйку, подойдя вплотную к постели.

Вблизи стало видно, что девушку жестоко избили. У нее уже распухла щека, была разбита губа и, главное, один из ударов пришелся в область сердца.

— Откройте окно, ей нужен воздух, — попросил я Сильвию, — и прикажите принести льда.

Та отдала распоряжение двум жавшимся к стенам испуганным женщинам, видимо, горничным. Одна из них бросилась раздергивать плотные шторы, а вторая побежала за льдом.

Я приподнял голову больной и положил ее на подушку, потом проверил пульс. Он был нитевидный и неустойчивый. Казалось, вот-вот сердце остановится.

— Сейчас, одну минуту, — машинально сказал я, не зная, что собственно полагается делать в таком случае. Никаких валидолов и корвалолов еще не придумали. — У вас случайно нет настойки валерьяны или боярышника? — на всякий случай спросил я хозяйку.

— У меня есть нюхательные соли! — ответила она.

— Соли не помогут.

Действуя по наитию, я положил руки на грудь девушки и несколько раз сильно нажал, пытаясь сделать что-то вроде массажа сердца. Потом припал к ней ухом. Сердцебиение сделалось отчетливей. Я рискнул еще несколько раз нажать на грудь. Больная дернулась и глубоко, с присвистом несколько раз вздохнула. Похоже было, что нас с ней пронесло.

К этому времени прибежала посланная за льдом служанка и притащила его в серебряном ведерке для шампанского. Я попросил каких-нибудь тряпок и завернул ледяную крошку в поданные полотенца.

— Будете прикладывать к ушибам, — велел я помощницам, а сам сел на краю постели и, растопырив пальцы, начал прощупывать своим энергетическим полем сердце и грудь пострадавшей. По моим интуитивным ощущениям, ей становилось все лучше. Для закрепления успеха в лечении, я закрыл глаза, сосредоточился и начал «разгребать» последствия опасного для жизни удара.

Руки, как это обычно бывает, скоро устали, налились тяжестью, так что я с трудом удерживал их над телом, чтобы не касаться набухших, бежевых в теплом свете свечи сосков. Я уже почти кончал сеанс, когда дверь в комнату рывком, со стуком распахнулась и давешний генерал в своем прекрасно сидящем фраке, топая толстыми ногами, подошел к постели больной. Его нечистая, бугристая кожа, была влажна от пота, и до меня донесся резкий, неприятный запах. К тому же это господин был сильно пьян.

«Не тот ли это вонючий тип, про которого говорила Юлия», — подумал я.

Новый персонаж глядел на лежащую с закрытыми глазами обнаженную девушку и брезгливо кривил губы.

— Не издохла? — спросил он хозяйку, когда больная пошевелилась. — Жаль!

Я поднялся с постели и оказался прямо перед ним. Однако генерал не пожелал обратить на меня внимания, тем более что рядом с ним я выглядел совсем несерьезно, доходя макушкой разве что до его двойного, круглого подбородка.

— Прошу вас выйти отсюда, генерал! — сказала, вытягиваясь, как струна, Сильвия Джулиановна.

Тот, делая вид что, не слушает, жадно смотрел на лежащую женщину с вольно разбросанными ногами. Вытаращенные глаза его залоснились, и розовый язык похотливо облизал полные брезгливые губы.