задержка, когда из храма вышел Родион Аркадьевич и замахал мне руками. Я вылез из кареты и, велев кучеру ждать нашего возвращения, отправился в церковь.

Храм Спаса был небольшой, но вполне цивильный.

— Договорились? — спросил я у Родиона Аркадьевича, ждавшего меня на паперти.

— Батюшка хочет поговорить с родственниками, — ответил старичок. — Иван Иванович с ним поссорился.

Противостоящая группа из мирян и священнослужителей стояла невдалеке от алтаря.

По позам и лицам можно было понять, что переговоры зашли в тупик.

Марья Ивановна плакала, а счастливый жених, отворотив от иереев морду, изображал собой статую непреклонности. Священник, как я догадался, отец Глеб, был не на шутку рассержен и что-то ему выговаривал.

Я подошел к ним и поклонился батюшке. Тот небрежно сунул мне руку для лобызания.

— …окоянствуешь со гордынею! — окончил он фразу, начала которой я не слышал.

— Позвольте, батюшка, как же так получается! Мы, кажется, в своем полном праве, как православные христиане! Сто рублей, хотя и ассигнациями, деньги не малые!

Я хотел спросить, о чем спор, но вовремя вспомнил, что девице в мужские разговоры встревать не пристало.

— Нет денег, не женись! — повысил голос священник. — Марью Ивановну я знаю, наша прихожанка, а вот тебя вижу впервые. Может, ты вор и разбойник!

— Меня вся Курская губерния знает! — вскричал оскорбленный Иван Иванович.

— Батюшка, можно вас на минутку, — потянул я за рукав попа.

Отец Глеб удивленно посмотрел на шуструю юницу, потом гневно на скаредного жениха и, демонстративно повернувшись к последнему спиной, спросил раздраженно:

— Чего тебе, отроковица?

— Начинайте венчание, — попросил я, сунув ему в руку стольник. — У нас мало времени.

— А ты кто такая, девица-красавица? — удивленно спросил иерей, с ловкостью фокусника пряча деньги в широкий рукав рясы.

— Подружка невесты.

— Ну, коли так, то сразу бы сама подошла, а то вишь, курский богач за бумажный рупь ожениться собрался! Быстро окручивать?

— Время — деньги.

— Идите к алтарю, — пригласил отец Глеб новобрачных, — мне самому недосуг, у меня матушка животом мается, полечить ее нужно, — пояснил он мне, видимо, в оправдание своей спешки, — а тут всякие нам голову морочат.

Кого он имел в виду, говоря «нам», отец Глеб не сказал, но я догадался сам.

На церемонии венчания я присутствовал второй раз в жизни, и оба раза проходило оно по сокращенной схеме. Первый раз венчались мы с Алей, и тогда поп был сильно выпивши, второй теперь, и новая напасть — у матушки-попадьи заболел живот!

Однако таинство есть таинство. Мы с Родионом Аркадьевичем встали за спинами брачующихся с венцами в руках, отец Глеб начал скороговоркой читать молитвы на старославянском языке, дьячок загнусавил себе под нос невнятные скороговорки. Процесс, как говорится, пошел, и вскоре кончился. Молодые обошли вокруг алтаря, обменялись кольцами, поцеловались и стали мужем и женой.

Счастливые молодожены торжественно вышли из церкви, мы со старичком- чиновником следовали за ними. На паперти начался ажиотаж, местные нищие составили шеренгу, рассчитывая на щедрое подаяние. Однако Иван Иванович растлевать подачками столичных бездельников был явно не расположен.

— Осади, — кричал он, как только нищие цеплялись за ноги, умоляя о подаянии. — Осади, кому говорю!

Мне это с самого начала не понравилось, тем более что экипаж, который должен был нас ждать у церковных ворот, куда-то исчез. Нищие, не дождавшись пожертвований, потеряли к новобрачным уважение и начали проявлять явную агрессию. Забыв о своей сирости и убогости, они принялись насмехаться над молодыми и ругать их небожественными словами. Марья Ивановна попыталась уговорить мужа подать нищим хоть что-нибудь, дабы избежать конфликта. Однако Иван Иванович, введенный в раздражение еще отцом Глебом, совсем осатанел и вместо того, чтобы побыстрее уйти, остановился посередине паперти и начал переругиваться со всей нищей компанией.

Я уже понял, что ничем хорошим для нас это не кончится, но не знал, как утихомирить Рогожина. К тому же Марья Ивановна, вместо того чтобы проявить волевые качества и настучать мужу по крыше, разразилась рыданиями. Один старичок Родион Аркадьевич скромно отошел в сторонку, и как мне показалось, был в восторге от дармового развлечения.

Гам и гвалт нарастали. Нищих собралось человек двадцать, и все кричали, оскорбляя молодых. Событие приобретало библейские черты чудесных исцелений: согбенные горбуны распрямлялись, слепые прозревали, а калеки обретали недостающие конечности. Отец Глеб, который не мог не слышать шума около своего храма, видимо, занимался больным животом матушки и не появился, чтобы навести порядок.

— Уходим отсюда! — закричал я Рогожину.

Он или не услышал или не захотел понять, что я ему говорю, и стал повторять непристойные жесты нищих. Те, в свою очередь, оскорбились и начали наступать на нас, размахивая палками и костылями.

Накал страстей достиг такого уровня, что свадьба обещала плавно перерасти в похороны. Уже на голову новобрачного обрушился первый удар. Закричала дурным голосом Марья Ивановна.

— Бей их, бей! Подлецов! — услышал я в многоголосье ликующий голосок Родиона Аркадьевича.

Вдруг меня по голове что-то глухо ударило, так что из глаз посыпались искры. Я резко повернулся и с трудом увернулся от нового удара. Один из «сирых и убогих», мордатый мужик с шальными, безумными глазами, не попав второй раз по мне костылем — толстой длинной палкой, с перекладиной для упора под мышкой, держа за его за нижний конец, намеревался размозжить мне голову.

В голове у меня было мутно, а в глазах темно после Первого удара, и нового я никак не жаждал. Инстинктивно отшатнувшись, я успел увидеть, что в помощь мордовороту бегут еще несколько мужиков и баб с палками и клюками.

Теперь мне стало не до Рогожина, которого в нескольких шагах от меня нищие метелили во множество рук. Я рванул застежки салопа так, что посыпались пуговицы. Мужик с костылем успел замахнуться и, крича что-то нечленораздельное, ударил в очередной раз. Я отпрыгнул в сторону и выхватил из ножен саблю. Нокдаун проходил, и соображал я теперь довольно четко.

— Убью! — завизжал я фальцетом и закрутил клинок вокруг головы.