Спустя некоторое время лучшая пятерка факультета Земли Стонхэрмского Магического Университета сидела на привычных местах в «той очаровательно уютной гостиной» и обсуждали произошедшее.

— Надеюсь, — вздыхала Ива, — он действительно не причинит им вреда.

— Я вот начинаю сомневаться, — скривилась Дэй. — Все-таки демоны. Им соврать — что нам чаю попить. Кстати, Ив, подлей мне еще.

Травница, не задумываясь, выполнила просьбу.

— Тут уж или живой и денежный, или мертвый и бедный, — поморщился тролль, — В любом случае не мы, так кто-нибудь бы еще это сделал.

— Может, мы могли что-то изменить? — непонятно кого, словно само небо, спросила гаргулья.

— Кто знает… Мне почему-то кажется, что все будет хорошо, — не совсем уверенно произнес Златко, — Как думаешь, Калли?

— Я надеюсь, — шепнул тот.

Прошло еще немного времени. Девушки отправились спать, Грым задремал на диване в обнимку с шугнем. Златко искал что-то в какой-то очередной неподъемной книге. Вроде бы он надеялся найти там историю монеты с изображением замка или что-то про демонов. Эльф же задумчиво смотрел в окно, причем вряд ли он видел пейзаж за ним. Ночь уже добралась до Стонхэр-ма, звезды лукаво поблескивали с по-летнему синего неба. В комнате было тепло и уютно. В чашках остывал чай. Присутствие друзей ощущалось рядом так, как будто никто никуда не уходил из гостиной.

Калли как-то особо печально вздохнул, отвлекая Си-некрылого от книги, и задумчиво произнес:

— Все-таки Эзгио вам роскошно подгадил.

— Да, это проклятие… — начал было Златко, несколько обескураженый выбранной темой.

— Да-да, проклятие, — не стал его дослушивать эльф, хоть обычно за ним подобного не водилось, — Иногда мне невыносимо жаль, что ты им скован, но не потому, что это постоянный риск для тебя. Вернее, не только поэтому. А еще и потому, что, скорее всего, это проклятие лишит тебя, как бы это лучше выразиться, части того, через что проходит большинство живых существ, я бы даже сказал, части взросления. И я не имею в виду, что взросление непременно означает изменение в худшую сторону. Просто, думается мне, с годами многие представления меняются, преобразовываются… не в сторону зла или тьмы, если говорить пафосно, а, скажем так, становятся более практичными, реальность видится уже такой, какая она есть, а не через призму моральных принципов и юношеских идеалов. Скованный этим проклятием, даже, скорее, опасениями в отношении него, ты подвергаешься опасности в какой-то момент… не позволить себе принять что-то новое.

Синекрылый долго думал над словами Светлого.

— Да, безусловно, такая опасность существует. Мне вот что еще вдруг подумалось: а кто устанавливает эти моральные принципы, которые выступают, как бы это сказать, в качестве рамок моего проклятия? Нет, что-то, безусловно, понятно — что-то очевидное, вроде убийства ради прихоти или в гневе. Но ведь есть и другое. Не такое однозначное. Так кто устанавливает, что вот это подлость, а это нет?

Теперь задумался эльф:

— Может, ты сам? То, что ты считаешь подлостью, ею и является? То, для чего тебе пришлось для самого себя искать оправдания. Оправдания не столь безусловные, как самозащита перед реальной угрозой, а какие-то… более демагогичные?

— Хм, интересная мысль. Но тогда можно продолжить размышления… Идеалы и взгляды на жизнь, поступки людей, как ты верно заметил, с годами меняются. Допустим, понятно, когда человек совершает какой-то неблаговидный поступок, но придумывает себе оправдание. Пару лет назад он с негодованием отверг бы такую возможность в принципе, а сейчас, скажем так, слегка понизил планку. И вот тут понятно — проклятие может сработать. Ведь человек на самом деле отлично понимает, что поступает отвратительно, но предпочитает этого не замечать, не думать ни о чем. А если годы просто проходят и что-то, что раньше казалось одним, теперь предстает в другом свете, то есть человек действительно теперь думает иначе, ведь может быть такое?

— Вполне.

— И что тогда? Изменились взгляды — изменилась и мораль… И моральные принципы, не отдельного человека., э… в более глобальном плане… тоже изменились? То есть, по сути, никакой отдельно существующей от человека морали, нравственности нет, а есть лишь людские представления об этом?

Калли с минуту помолчал.

— Страшная мысль. Никогда не высказывай ее при тех, кому не можешь доверять.

Арчибальд лежал на животе в одной из комнат за главным залом своей лавочки. Пол был застелен богатым толстенным ковром и завален подушками. Перед демоном стояла шкатулка с танцующими фигурками. Но антиквар уже вдоволь налюбовался на нее и теперь был в состоянии говорить о чем-то еще.

— Эх, знаешь, за что я люблю нашу работу?

Михэль попивал что-то из высокого округлого бокала, придерживая его за донышко. На нем, кстати, стояло клеймо мастерской Каи. Демону очень нравился этот сосуд. Как и картина, которую он наблюдал — не так часто можно увидеть настолько довольного Арчибальда.

— Догадываюсь, — улыбнулся Тарм, — но поведай мне свою версию.

— Ты, нахал, опять про меня какие-нибудь гадости думаешь? — Веем капризно надул губы. Но демона распирало, и надолго его показной обиды не хватило. — Люблю я ее за то, что благодаря ей мы встречаем столько интересных людей. Сильных, отважных, любящих… столько прекрасных чувств мы видим, а, друг?

— Ты же говорил, что мы не друзья. — Михэль не мог не подначить, — А разве не алчность, глупость и ненависть мы видим чаще?

— А? Да, и их тоже, — махнул рукой Арчибальд, — но ведь они, эти честные, страстные и способные на невероятные поступки ради любви и жизни, разве они запоминаются не больше?

И второй не мог не согласиться.

— Кстати, — прислушавшись, произнес антиквар, где-то совсем рядом тренькнул дверной колокольчик, — кажется, у нас новый клиент.

Через пару мгновений вежливый, скромный антиквар с пепельными волосами и в круглых очках вошел в зал для покупателей, в котором вновь находились все те же восхитительные товары, которые столь привлекательны для любителей старины.

— Добрый вечер, почтенная госпожа, могу я вам чем-то помочь?

Орга Бернцы вздернула упрямый подбородок и отчеканила:

— Я бы хотела купить у вас одну древнюю монету.

— Я просто не верю, — Ива лежала на спине и смотрела на небо. Небо было