Зачем же была такая сложность?

— Вы знаете, зачем была послана эта шкатулка? — осторожно спросил Синекрылый.

— Да. — Голос был очень насыщен. В этом «да» прозвучало так много.

— Это имеет своей целью причинить вред мне или моим друзьям?

— Некорректный вопрос, господин Бэррин. — Это были слова строгого учителя, вновь захотелось вытянуться в струнку. Молодые люди с трудом удержали этот порыв.

— Почему? — мягко и немного неожиданно для остальных спросил Калли. Его синие нечеловеческие глаза смотрели слишком серьезно, чтобы заподозрить эльфа в непонимании или агрессивности.

Поэтому Михэль решил ответить:

— Будущее всегда неоднозначно, мало кто решится пророчить, где и кого поджидает то, что вы называете злом. Да и зло — понятие настолько своеобразное, что судить о нем просто невозможно.

— В данном случае, — мигом сообразил Синекрылый, — под злом мы подразумеваем вполне обычные понятия — угрозу для нашей жизни и здоровья, физического, психического и магического, а также потерю свободы.

— Как интересно вы рассуждаете, — покачал головой книготорговец. — Я мог бы поспорить с вами по поводу душевного здравия. Моя матушка всегда говорила, что весь мир настолько безумен, что даже не осознает этого. Но не буду. Допустим, вы имеете в виду под психическим здоровьем и всем прочим состояние, в котором пребываете сейчас, — Ива и Грым почувствовали себя лишними на этом празднике жизни, тогда как их друзья слушали с величайшим вниманием, а Калли и Златко еще и с пониманием, — В таком случае могу ответить, что вряд ли тот, кто отправлял вам этот подарок, задумывался о том, как он изменит вашу жизнь и ваши… состояния. Думаю, тут все будет зависеть от ваших действий и развития ситуации в будущем. А если отвечать более педантично на ваш вопрос, то — нет, этот дар не имел целью причинение вам вреда, — Он немного помолчал, — Подозреваю, что дарителя, назовем его так, ваша безопасность мало волновала.

— То есть вы, лично вы, — уточнил Синекрылый, — допускаете, что этот дар может быть опасен.

— Такая возможность есть всегда. Даже в случае самых обычных подарков. Книга может углом упасть с полки и угодить вам в висок, тем самым убить на месте. Подушку может применить убийца, с ее помощью лишить вас доступа воздуха. Может оказаться, что ваш организм не переносит каких-либо фруктов, добавленных в крем торта, а за красивую брошь или серьги вас могут убить в темной подворотне.

Лица приятелей поскучнели.

— Вам известна история этой шкатулки? — решил зайти с другого бока Златко.

— Что-то да известно… — На лице мужчины появилось выражение утомленности.

— А про Анастасию Вицлавскую известно? — очень спокойно и безэмоционально произнес Синекрылый.

Что-то похожее на удовлетворение сверкнуло в глазах книготорговца.

— Да, я слышал эту историю.

— И откуда?

— От прошлой владелицы шкатулки.

В этот момент Ива не иначе как женской интуицией поняла: происходит нечто куда более важное, чем кажется с первого взгляда. Но сообразить, что это, не получалось. Ее брови на миг сошлись, но никто этого не заметил, а самой ей не хватило ума и догадливости разобраться в обеспокоившем ее.

— А знаете ли вы что-то сверх того, что она рассказывала? — продолжал допрос Златко.

Улыбка мужчины вышла какой-то на редкость неприятной. От нее веяло холодом и возникло ощущение ловушки, в которую их заманивают.

— Разумеется, господин Бэррин, — с некоторым высокомерием ответил Михэль Тарм, — Я продаю книги, а они отличные рассказчики. Куда лучше людей.

— И что вам поведали… книги? — Синекрылый явно что-то чуял. Как собака след.

— Разное, господин Бэррин, разное. Книги — это великий источник знаний. Иногда он правдив, как горный ручей, иногда лжив, как надежда… — Мужчина двинулся к одному из шкафов с книгами. Бледные пальцы прошлись по корешкам некоторых из них. Хозяин магазина явно что-то искал. От движения головы хвост темных волос то и дело елозил по спине в фиолетовом сюртуке. — Порой они больше повествуют о нравах автора и его страхах, фантазиях или идеях, чем об истине. Порой же они объективны настолько, что это просто неприлично. Некоторые из них надо читать только по диагонали, иначе ворох слов скроет истинный смысл, другие же требуют вчитывания в каждую букву. Иногда авторы говорят прямо о своих идеях и мнениях, а порой маскируют их. Каждая книга — это целый мир, даже не один. В одном живут герои или персонажи, о которых они повествуют. Другой принадлежит тому или тем, кто создавал это произведение. Третий — это тот, что рождается, когда взор читателя касается стройных строчек. Есть еще и другие миры, но они не так значительны. Книга — это всегда приключение. Если они могли бы говорить, то поведали бы обо всех, кто их держал в руках, об их мечтах и фантазиях, о тех местах, в которых побывали. Ведь кто-то читает выбранные произведения в строгих кабинетах, кто-то — на подушках в маленьких комнатах под самой крышей, кто-то — на пуфике в надушенных будуарах. Каких-то книг касаются руки ученого, указка учителя, каких-то — тонкие наманикюренные пальчики романтичных барышень, какие-то носят с собой молодые люди, влюбленные в мечты, что им дарят романы из печатных букв. Некоторые же книги пылятся годами на полке, умоляя лишь о едином прикосновении, о страстной и желанной судьбе быть затертыми и даже чуть рваными от частого использования. На какие-то тома рычат юные студиозы, а о каких-то никто и не помнит. Но любая книга желает лишь одного: чтобы ее открыли и коснулись строчек неравнодушным взглядом.

Все это Михэль говорил, скользя пальцами, будто лаская, по корешкам книг, чуть удаляясь от небольшой группы молодых магов. И они невольно придвигались ближе. Правда, в узкий коридор, образованный двумя стеллажами, не входили.

— Обожаю книги. Они почти так же вкусны, как… — Он не договорил, — Да где же она?! Ага, вот! Иди сюда, моя чаровница! — Наконец поиски владельца лавочки увенчались успехом. Пальцы потянули на себя корешок, и толстая, явно не раз побывавшая в руках книга с охотой выскользнула из своего убежища. Ладонь мужчины почти любовно погладила внушительную, украшенную многочисленными и замысловатыми узорами обложку. Кажется, на ней нашлось место и для магических символов, но поручиться за это никто из юных магов не мог, — Да, это она, — чуть замедленно произнес Михэль, глядя на книгу, как на женщину, которую когда-то любил и чувства к которой еще не пропали, — с сожалением, томлением и скрытой болью. В этом взгляде была и невольная надежда, почти жажда, и страх, словно и в этот раз его поджидает разочарование, и предвкушение. Мало кто способен не потерять интерес и уважение к уже познанному. Тарм поднял глаза на компанию юных чародеев, смущенных его странным поведением и предшествующей ему речью, — Эта книга не раз рассказывала мне такие истории, которые возможны только в реальной жизни, с людьми, обладающими настоящей душой и истинной смелостью. Тем особым мужеством, что позволяет им по-настоящему жить, находить эту реальность удивительной и достойной внимания. Они не путают доброту с неумением отказывать, а здравомыслие со страхом. Да-да, эта книга видела многое и о том поведала мне. Впрочем, не только мне. Я хотел бы спросить у вас, так ли вы хотите узнать, что она может вам предложить?

— Но это же просто книга, — не вынесла странностей поведения торговца Дэй, — Просто книга. О чем таком она может нам рассказать? Максимум, на что способны книги, — это разрушить или изменить наши идеалы. Но вряд ли есть что-то такое, во что наша вера так сильна, чтобы