Тимоти только фыркнул что-то, и мы на лифте поднялись наверх. Как ни странно, здесь было тихо. Гул водокачки слышался, но как-то отдаленно. Не подавлял.

– Здесь кошка сдохла, – заявил Тимоти, принюхавшись.

– Откуда здесь кошка?

– Тихо!

Кто-то колотил в дверь. Далеко. В дальнем конце коридора, за поворотом. Я проверил пистолет, Тимоти половчее перехватил кувалду, и мы пошли на стук. Запах усилился.

Эта дверь отличалась от прочих. Стальная пластина с глазком, покрытая пластиком под дерево. И грубо приваренный засов. Я присвистнул, а Тимоти прилип к глазку.

– Кошка еще не сдохла, – заявил он и откинул засов.

– Шутки у тебя, – буркнул я, отступая и поднимая пистолет.

За дверью находилось существо. Когда-то оно было женщиной. Когда-то на нем было платье. Но это существо никогда не мылось и не причесывалось. Увидев нас, оно попятилось.

– Парни, дайте ширнуться. Я два дня без дозы, – вот первые слова, которые произнесло существо.

Я осмотрел комнату. Железная решетка на окне, тюфяк на полу, скомканное одеяло. Гора коробок и упаковок от продуктов в углу. Заглянул в соседнюю комнату. Санузел и ванна, наполовину заполненная калом. Покрутил кран – вода, конечно, не идет.

– Будьте людьми! Дайте ширнуться, – ныло существо.

– Ты кто? Как тебя зовут?

– Тина. Тина Керн.

– А что здесь делаешь?

– Непонятно?

– Нет.

– Дурь на мне испытывают, вот что. Я здесь вместо кролика. Будь человеком, дай дозу.

– Кто еще есть в здании?

– Два дня уже никто не приходит. Парень, что случилось? Ты же не из этих.

– Этих позавчера повязала полиция. Дом собираются сносить, мы из комиссии по переселению жильцов. Ты где живешь?

– Третий год здесь. Зимой в подвале держат, летом здесь. В подвале теплее. Идем, я тайники ихние знаю. Я вам все покажу, только дайте ширнуться, – существо уже влекло меня за руку к лифту. Рваное платье при каждом движении открывало тощие, висячие груди. И вся она была тощая, длинная, нескладная. Палка от швабры. Вешалка.

Втроем мы забились в кабину, и Тина нажала клавишу подземного гаража. Зрачки у нее были огромные, во всю радужку, а руки дрожали. И вся она дрожала. Ломка после карата.

– Давно ломает? – спросил я.

– Четыре года.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать восемь. Я в пятнадцать на карат села. Когда ломка началась, сутенеру одному задолжала, он меня сюда продал.

На два года моложе меня, а выглядит на десять старше.

– У тебя родные есть?

– Никого у меня нет. Неужели не понятно? Зачем им кролик с родней? Чтоб родня разыскивала?

Двери раскрылись, и Тина заметалась по гаражу.

– Что будем с ней делать? – спросил я у Тимоти.

– А ничего. Дадим полсотни – и пусть идет на все четыре.

– И куда она пойдет?

– А какое тебе дело?

– Никакого, – уныло согласился я и поплелся разыскивать Тину.

Тина, стоя на четвереньках, вылизывала лужу на полу.

– Ты что делаешь?

Она замахала на меня ладошкой и всосала остатки жидкости. Поднялась на ноги, повернула ко мне счастливое лицо. Прямо на глазах происходила удивительная перемена. Словно в спущенную резиновую куклу воздух накачали. Глаза блестят, улыбка от уха до уха, в движениях появилась грация.

– Чучело! С пола-то зачем?

– Копы все тайники очистили, – она уже оглядывыла себя, выгибая шею. – И на самом деле чучело! Пить как хочется! И нажраться бы от пуза!

– На третьем этаже я видел шкаф с женскими тряпками, – сообщил Тимоти.