поскрипывали – и уже оттуда поднялся к кромке обрыва.

Он долго стоял на коленях рядом с распростертым в траве телом Шуберта. Под конец ему удалось уложить голову Дитера к себе на колени, закрыть его настоящий глаз и рот. На нижней губе умершего остались отпечатки зубов.

– Как же так, Зевс! – монотонно повторял Бертрам. Одной рукой он снова и снова гладил его по лбу и щеке, другой – прикрывал не имеющий века стеклянный глаз.

– Зачем вы мне об этом рассказываете?

– Подумала, если вы узнаете…

– Я вам не верю.

– Ваше право, – сказала Женни.

Они сидели рядом у стойки бара. Молодой кельнер за стойкой приготовил им кофе, для Женни еще джин-тоник, и потом стал расставлять стулья вокруг столиков. Пройдя через занавешенный дверной проем, он исчез где-то в задней части помещения и лишь изредка появлялся, чтобы вытряхнуть их пепельницу. У него были густые рыжевато-русые волосы, из-за своей бледности он казался расстроенным или просто очень усталым. Свет едва просачивался в окно, потому что к фасаду примыкали строительные леса, с которых свисали концы длинных досок. Было около девяти утра.

– Все же вы сами наверняка знали… – продолжает Женни.

– Что именно?

– Что то, о чем я рассказываю, – правда.

– Нет.

– Он говорил, что между вами…

– Послушайте…

– Уже не было физической близости. – Женни потушила наполовину выкуренную сигарету. – Потому я и рассказала, чтобы вы не думали, будто это связано с вашей…

– Я не хочу больше это слушать. Я никогда в жизни не говорила о таких вещах. Ни с кем. Это никого кроме меня не касается. Вы очень самонадеянны.

Женни выпила джин. И сказала:

– Простите. – В стакане остались только кубики льда. – Я просто думала…

– Вы тут себе напридумывали всякого…

– Тогда зачем вы мне позвонили? Вы могли просто бросить письмо в почтовый ящик, и дело с концом.

Женщина на мгновение прикрыла глаза и потом оглянулась через плечо на пустое помещение.

– Полиция отдала мне его вещи, это во-первых. – Она подняла большой палец на правой руке. – Во- вторых, я нашла в его сумке письмо, без почтовой марки. Я не знала никакой Женни Риттер из Берлина. Адрес мне ничего не говорил. Я взяла телефонную книгу и позвонила вам.

– Вы хотели знать, кто такая Женни Риттер…

– Нет. – Женщина смотрела на свои ногти. – Просто мне показалось нелепым, чтобы письма от уже умершего человека приходили по почте.

– Да, но потом…

– О таких вещах по телефону не говорят. Это вы, как медсестра, должны знать. Я хотела поставить вас в известность о том, что произошло с моим мужем.

– И мой голос не показался вам знакомым?

– А хоть бы и показался… Кто на моем месте заподозрил бы что-то подобное? Тем более, что я не знала вашей фамилии.

– И вам нисколько не любопытно, что там внутри? – Женни вынула из кармана своей кожаной куртки серый конверт, положила его между кофейными чашками. – Я бы наверняка захотела это узнать. Я всегда хочу знать правду. – Она зажгла еще одну сигарету и, дунув, погасила спичку.

– А я уже нет, – сказала женщина и отвернулась, когда к ним подошел кельнер.

– Еще один, – попросила Женни и подтолкнула вперед свой пустой стакан.

– А вам? – спросил кельнер. – Кофе?

– Нет, спасибо. Если можно, стакан воды, простой воды, из-под крана, хорошо?

– Ну конечно, – улыбнулся кельнер. На мгновение его лицо просветлело. Они молчали, пока он не поставил перед Женни джин-тоник и не пошел со стаканом в заднюю часть помещения.

– Что еще вы обо мне знаете? – тихо спросила женщина.

– Ну, ваше имя… Марианна.

– Вам это нравилось – мужчина со стеклянным глазом? Мне легко представить себе, что вы… если бы захотели…

– Дитер вообще не привлек бы мое внимание… вы что-то хотели сказать?

– Нет, ничего. Он, значит, не привлек бы ваше внимание…

– Но он чуть не поломал себе кости, когда пробирался между тремя стульями к окну, вместо того чтобы отодвинуть один стул. Сев, он тут же опять вскочил, вспомнив о пальто. Пальто он скомкал у себя на коленях, а когда принесли меню, никак не мог сообразить, что делать дальше. Он постоянно вертелся – совершая массу лишних движений, вы понимаете? Кроме того, говорил слишком тихо, и кельнерше приходилось переспрашивать. Ел он аккуратно и смотрел, не отрываясь, в свою тарелку, чтобы не встретиться взглядом со мной. Когда поел, расплатился у стойки и был таков.

– Вот, пожалуйста, – сказал кельнер. – Только она не ледяная, а просто холодная. – Он говорил с едва заметным швабским акцентом.

– Спасибо, – сказала женщина.

– Больше ничего?

– Вы очень любезны. – Она стала рыться в сумочке. Кельнер постоял минутку в нерешительности, потом сменил пепельницу и отошел от них.

Женни обхватила себя за локти.

– В следующую среду мы встретились снова. Я подумала, что он часто сюда захаживает, и он тоже решил, что я здесь завсегдатай. Он меня «снял». Это получилось чисто случайно. – Женни вертела своим левым запястьем, пока ее часы не стукнулись о стакан с джином. – Стоило мне достать сигарету, и он сразу же подносил зажигалку. Если я чересчур увлекалась разговором, сигарета гасла, и он ждал следующей возможности дать мне прикурить. И уже одно то, что он подал мне куртку, а потом придержал дверь… Когда я сообразила, к чему все идет, я сказала ему, что выросла во Фридрихсхайне, то есть в Восточном Берлине.

– Идет к чему – и что?

– Он думал, раз мы сидим здесь, на Западе, то и все вокруг должны быть западными немцами. Потому я и упомянула о месте своего рождения. Но он либо не знал, где находится Фридрихсхайн, либо…

– Он не любил Берлин. Мы туда никогда не ездили, даже в Сан-Суси. Дрезден нравился ему больше, там много итальянского барокко. И еще он обожал горы, Эльбские песчаниковые горы. Он ведь вам наверняка рассказывал, что увлекается альпинизмом. – Она пододвинула к себе стакан и, достав упаковку аспирина, бросила одну таблетку в воду.

– Впрочем, я не считала, что это так уж важно, – сказала Женни. И почесала себе одновременно обе руки. – Мы слегка выпили, и тут внезапно он предложил мне три сотни. Ему ничего другого не надо, сказал он, как только полежать рядом со мной и так же – рядом – проснуться.

Обе женщины наблюдали за аспириновой таблеткой, которая перемещалась по дну стакана, как камбала.

– Он знал, что я скоро буду медицинской сестрой.

– Мы раньше называли таких «карболовыми мышками». В больницах все девушки пахнут карболкой.

– Я сказала ему, что учусь на медсестру, но он только улыбнулся, как будто не поверил.