– Или как рыбы, Пит. Собственно, мы сейчас снимемся с места как рыбы. – Оба встают.

– В любом случае, мы оставляем вас наедине. – Пит отвешивает легкий поклон. – Когда вечер настает, хорошо винцо идет… Подари ей радиоприемник, и она будет танцевать в перерывах, вместо гимнастики.

– Кристиан даже ни разу не взглянул на нас.

– Хотелось бы знать: что этот Кристиан вообще думает. Судя по тому, как он выглядит…

– Премного благодарны за кофе, фрау Шуберт! – кричит Эдди и кивает Питу.

– Большое спасибо, фрау Шуберт! Хороших вам выходных!

– И я вам желаю того же, – присоединяется Эдди, для убедительности постучав двумя пальцами по своему темени.

В кабинете директора хлопают дверцы шкафа. Бейер прохаживается взад-вперед по приемной и наконец останавливается у окна.

– Больше нет смысла ждать! – кричит он. – Уже десять минут седьмого!

Секретарша выходит из кабинета, заправляет в машинку чистый лист и нажимает на одну из клавиш.

– Вы отнюдь не первый, о ком он забыл.

– И все же реклама – дельная вещь, вы не находите? – Бейер наблюдает, как бумажный лист втягивается в машинку.

Секретарша ставит в раковину маленькую лейку. Когда она открывает кран, струя льется точно в отверстие. Фрау Шуберт подходит к филодендрону и вынимает из горшка для гидропоники камни.

– Надо лить прямо сквозь них, – говорит Бейер. – Так будет лучше.

Пишущая машинка уже перестала жужжать. Бумажный лист исчез.

– Я было подумал, они не настоящие, – Бейер показывает на цветочные горшки. – Плющ сейчас так прекрасно подделывают… Если б не черные иголочки в ящике, никто б и не отличил искусственное растение от настоящего.

Секретарша опять наполняет лейку.

– Вам имя Кернер ни о чем не говорит? – спрашивает Бейер, возвращаясь к своему стулу. Прядь над его лбом колышется, попав под обдув вентилятора. – Вы знаете, кем был Кернер, кем он был до ноября восемьдесят девятого, этот Эдгар Кернер?

– Я не запоминаю фамилии.

– Вы что же, никогда не читали газет, раньше? Те, кто задавал в них тон… Все знают, что это были за типы! Продажные интеллигентишки! А конкретно его я всегда видел только в голубых рубашках.[26]

– Я сейчас закрываю, – говорит она, ставит наполненную водой лейку рядом с цветочными горшками, выдергивает кончик листа, застрявший между белыми рейками, и опускает жалюзи.

– Разве мы принимаем старые объявления?

– Конечно нет!

Бейер пытается рассмеяться.

– Они не должны были попасть в газету, во вторник – нет. Разве у вас никто не просматривает корректуру? – Секретарша садится за письменный стол, раскрывает папку и вкладывает туда лист, вынутый из пишущей машинки. – Люди подумали, будто мы жульничаем ради того, чтобы их привлечь.

– Вы не сказали ему, что мы ничего не поставим в счет?

– Это, может, и благородно с вашей стороны – ничего не ставить нам в счет. Но мы должны будем… Когда дело дойдет до худшего, это все равно отразится на вас.

– У вашего шефа в машине есть телефон?

– Да, можете позвонить. Если знаете номер. У меня, к сожалению, его нет. – Она надевает чехол на пишущую машинку и подбирает обертку от колбасы.

– От нас требуется еще что-то? – Бейер нагибается за обеими чашками, на которых стоят картонные тарелки. – Я хотел дополнительно предложить вашему шефу пятипроцентную скидку, на всё.

– Если его сегодня не будет, то в следующий раз он появится не раньше четверга. Так что изложите ему это в письменной форме. – Она убирает подставку для штемпелей в ящик стола.

– Я бы предпочел лично… Не будете ли вы так любезны позвонить мне, когда он придет? – Бейер с чашками в руках останавливается перед письменным столом.

– Мне сейчас действительно пора уходить, – говорит секретарша, нагибаясь за упавшей картонной тарелкой.

– Простите, это из-за сквозняка, – Бейер смотрит на вентилятор. – Так не могли бы вы мне позвонить – в принципе, я имею в виду – на следующей неделе, когда он придет?

– Меня уже здесь не будет. В этом году – уже нет. Я вообще не знаю, вернусь ли.

– Я не понимаю. Он вас…

– Мне предстоит перенести операцию – в буквальном смысле лечь под нож. – Она бросает картонную тарелку в корзину для бумаг.

– Могу ли я… – Бейер осторожно ставит обе чашки в раковину.

Она открывает кран. И жесткой стороной губки проводит по ободку чашки и по ее ручке.

– Я напишу ему, что мы точно не знали, как быть в такой ситуации, и потому перепечатали старые объявления, немного подкорректировав… Тут еще поднос. – Он нагибается.

– Поставьте сюда. – Кивком она показывает на ближайший к нему угол стола. – Давайте вашу чашку. – Бейер сдвигает рулончик скотча, канцелярские скрепки, оранжевый маркер и зеленый ластик в форме «фольксвагена»-жука на край столешницы, чтобы освободить место для подноса. Потом несет к раковине свою чашку. – Может, я пока буду вытирать?

– Вы лучше выключите вентилятор – штепсель за вашей спиной.

– Да, – говорит Бейер, – надо ему написать. Думаю, так мы и сделаем. – Он выключает вентилятор, садится, вытягивает из-под стула свой дипломат, кладет его на колени, достает шариковую ручку и блокнот. Потом, слегка наклонившись вперед, что-то пишет.

Секретарша, пока вытирает чашки и ставит их на поднос, наблюдает за Бейером. Четыре пальца его левой руки просто лежат, соединенные вместе, на дипломате, большой же крепко прижимает бумажный лист. Бейер быстро исписывает строку за строкой. Вдруг его правая рука замирает. И взгляд устремляется к потолку.

Хотя Марианна Шуберт смотрит очень внимательно, она не могла бы сказать наверняка, видел ли Бейер последние вращения лопастей вентилятора. Она лишь поражена тем, каким молодым внезапно показался ей этот человек; он выглядит почти как студент, которому вскоре понадобятся очки, но у которого еще все впереди, – у которого впереди целая жизнь.

– Я сперва подумала, свист исходит от какого-то человека, приманивающего кошку, примерно так… – Ханни поднимает голову и свистит и сразу же пытается засвистеть еще раз, вытягивает шею и выпячивает грудь. – Да, – говорит она, – примерно так, своего рода опознавательный знак, ничего особенного, как мне сперва показалось. – Она отхлебывает глоток вина. Ее серебряные браслеты со звоном скатываются с запястья вниз, к локтю. – Я лежала с открытыми глазами, слушала этот свист и пыталась соединять родинки на спине Детлефа в созвездия. Гостиница… Но, собственно, это была никакая не гостиница, не настоящая гостиница. Рабочее общежитие, так можно сказать. Однако у них это называется гостиницей – с четырехместными номерами… За стенками – шум вентиляторов и холодильников; плюс к тому автомобили и какие-то странные типы, которые не то ссорятся, не то смеются, причем все – не немцы; и еще уличный фонарь прямо перед окном… Но хуже всего, как я уже сказала, было это бесконечное бу- бубу-бумбумбум под нами. – Рука Ханни отбивает в воздухе ритм: бу-бубу-бумбумбум. Ханни отодвигает от себя рюмку и берет сигарету.

– На левой лопатке Детлефа видна Большая Медведица, а рядом, на позвоночнике – Кассиопея. Колесница Малой Медведицы зависла передним колесом над его задним проходом. Всегда нужно