ненормально. Дочка у него родилась лет шесть назад, ты только поразмысли, Орландо, – прошло шесть лет! Этот человек наверняка перепутал меня с кем-то. Но даже если я тот, за кого он меня принимает… ты можешь это понять?
– Нет, – тихо говорит Орландо. Кофеварка шипит. Над ней поднимается пар. Вода в стеклянной трубке стоит на первом штришке.
– Если человек целых шесть лет копит в себе такую ярость, Орландо… Знаешь, что это значит? Это значит, мне еще крупно повезло, если до сих пор все неприятности ограничивались царапинами на машинах и проколотыми шинами! Для меня лучше всего вообще не выходить из этой комнаты. Телефонной связи вполне достаточно. Остальное только усиливает беспорядок и приносит неприятности.
– Я, правда, мог бы начать прямо сейчас. Рана уже не болит. Хочешь взглянуть? – Орландо снимает куртку и пуловер. Расстегивает рубашку до пояса, его рука выскальзывает из левого рукава. Повернувшись спиной к Рафаэлю, он облокачивается о письменный стол и спускает майку с левого плеча.
– Ты даже без пластыря? – Рафаэль встает и тоже наклоняется над столом.
– Туда должен попадать воздух. Тогда заживет быстрее, так они мне сказали.
– Как представишь себе такое… – Рафаэль протягивает руку и осторожно проводит кончиками пальцев по шраму. – А как же нитки в швах? Это больно?
Орландо трясет головой.
– Щекотно, – говорит он.
Рафаэль гладит плечо. Потом его ладонь соскальзывает вниз, по руке Орландо. Рафаэль поднимает ему бретельку майки. При следующем неудачном касании Орландо дергается.
– Значит, все же болит, – говорит Рафаэль и опять усаживается в кресло.
Закрыв за Орландо дверь, Рафаэль отсоединяет провода от звонка. Затем подходит к окну и слегка наклоняет верхнюю лампу. Он наблюдает за Орландо, видит, как тот заталкивает свой чемодан на заднее сиденье такси и садится с другой стороны. Потом машина отъезжает.
Рафаэль смотрит сверху на свое прежнее бюро. Оба окна автобусной станции – темные.
– Диспетчер, – говорит Рафаэль. – Диспетчер, диспетчер, – повторяет он, – диспетчер, диспетчер… – Он произносит это слово все быстрее и быстрее, чтобы слоги утрачивали связь друг с другом, пока не станут даже для него самого чужими и бессмысленными – как для большинства тех, кому Рафаэль на вопрос о его прежней профессии отвечает: «Диспетчер». «Диспетчер пассажирских пригородных маршрутов в районах Альтенбург, Борна, Гайтхайн и Шмёльн, диспетчердиспетчердиспетчер…» Чем дольше он говорит, тем больше возникает неожиданных звуков. Рафаэль наслаждается этой путаницей, беспорядком, создаваемым им самим. Такое не всегда ему удается. Нередко бывает так, что слово сохраняет свою однозначность и понятность, что бы он, Рафаэль, с ним ни выделывал.
Раньше он думал, что «диспетчер» – одно из тех немногих обозначений профессий, которые употребительны во всем мире. По крайней мере, западные немцы наверняка должны его понимать. Но оказалось, это слово – английское. Диспетчердиспетчер.
Рафаэль сразу подскакивает к телефону и хватается за него. Мгновение стоит неподвижно. Потом поднимает трубку и спокойно говорит: «Такси-Понтер, добрый вечер».
– Это я.
– Уже? – спрашивает Рафаэль.
– Что значит «уже»?
– Водитель помог тебе донести наверх чемодан?
– Я здоров, Рафаэль.
– Ну, если ты так считаешь…
– Тебе уже позвонили сорок семь тысяч альтенбуржцев?
– Кто?
– Были звонки после того, как я ушел?
– Ну да. Сейчас ведь Рождество, так что пару раз звонили.
– А Дортмунд?
– Что?
– Выиграл?
– А?
– Я спрашиваю…
– Надеюсь, надеюсь, что да.
– Я только что слышал прогноз погоды. По-прежнему чуть выше нуля. Что будет на следующей неделе, они и сами не знают.
– Они всегда так. Это меня бесит больше всего.
– И меня тоже.
– На следующей неделе все может измениться.
– Само собой.
– Орландо?
– Да?
– Прости… У меня температура. Я не хотел… Ты не посмотришь завтра мой компьютер?
– Могу.
– У этой бандуры уже ничего не функционирует.
– Я посмотрю, заметано.
– Это было бы славно, правда славно.
– Ты останешься в конторе до одиннадцати?
– До одиннадцати, да.
– А шоколада хватит?
– Шоколада?
– Тебе нужно было носить имя Раффаэло, Раффаэло Ферреро, а не Рафаэль.
– Мое имя связано только с художником. Но об этом уже никто не помнит.
– С Рафаэлем?
– Ну да.
– И что у тебя с ним общего?
– Ничего. Я тебе как-нибудь расскажу.
– Ты рисуешь?
– Я расскажу тебе, только не сейчас.
– Я хотел предложить тебе кое-что, Рафаэль, – ты меня слышишь?
– Да.
– Я мог бы работать, пока не верну тебе все. Мне это пришло в голову только дома. Ты назови сумму, которую потратил, – на выплату мне пособия, и на ремонт, и на…
– Как это?
– Я мог бы работать, пока не возмещу тебе все расходы: на мое пособие по болезни, на ремонт машины…
– Не болтай чепухи, Орландо.
– Я приду завтра. Если что, ты в курсе, где меня искать.
– Хм.
– Кстати, Рафаэль…
– Ну?
– Ты тоже к этому причастен.
– Что?
– Тот, кто принимает заказ, несет долю ответственности.
– Значит, по-твоему, я…
– Можешь сосчитать до трех, если злишься.
– Я сейчас больше не могу разговаривать.
– Ты к этому причастен.
– Что ж, – говорит Рафаэль и кладет трубку.
