взаимных оскорблений. 9 декабря «Ленинградская правда» уже прямо напала на Угланова: «Тов. Угланов не перестает клясться в непоколебимости своей веры в РК» (рабочий класс. - А.Ш.). Но на деле он выступает против создания пролетарского костяка в партии, считая, что «рабочий класс для этого еще не созрел»¹¹⁷.

Одновременно две газеты вели полемику и по поводу идеологических проблем, разделявших Зиновьева и Бухарина. Зиновьев-цев атаковали «красные профессора» бухаринской «школы». И здесь методы полемики нельзя признать чистыми. Так, А. Стецкий приписал Г. Сафарову абсурдную, с точки зрения марксистов, мысль: «По его теории у нас госкапитализм, мы строим государственный капитализм, а не социализм»¹¹⁸. Сафаров, вслед за Зиновьевым и Лениным считал, что в стране существует государственный капи-

с‹-

тализм. Но это не значит, что он, коммунист, считает необходимым его «строить». Зиновьевцы тоже считали нужным строить социализм, но не видели возможность достроить его до победы мировой революции.

После таких подлогов естественно, что левые считали идеологов правых людьми бесчестными. Каменев говорил о школе Бухарина: «Молодежь, которая оформляется в школе Бухарина, представляла бы для нас величину малоинтересную, если бы эта молодежь не получила фактически монополию на политически-литературное представительство партии, если бы фактически в руках этой школы не находилась вся наша печать и все политико-просветительные работы»¹¹⁹. Уже через два года монополию отобрали, но школа осталась и продолжала оказывать воздействие на коммунистические умы.

Ленинградские комсомольцы тоже не сидели сложа руки и распространяли среди своих организаций «синюю папку»- подборку статей правых с критическими комментариями. По меркам того времени это было типичным проявлением фракционности.

В декабре 1925 года дискуссия между Москвой и Ленинградом обострилась. Для большинства коммунистов различие во взглядах между Зиновьевым и Бухариным было слишком сложным. Вэтих условиях, как и в случае с Троцким, партийная масса предпочла оставаться на стороне начальства: в Ленинграде - на стороне Зиновьева, в остальных регионах - на стороне Сталина и Бухарина. Вне Ленинграда Зиновьева поддержали еще некоторые сотрудники Коминтерна, а также два известных лидера - Каменев и жена Ленина Н. К. Крупская, связанная с ними давней дружбой и разделявшая старые догматы ленинизма. «Новую оппозицию» поддержали также кандидат в члены Политбюро, министр финансов Сокольников и зампред Реввоенсовета М.М. Лашевич. Но это было практически все. «Можно только сказать, что все было подготовлено чрезвычайно искусно,- это мы должны признать,- и нас заставили принять бой тогда, когда соотношение сил такое, что бой принять не следует»¹²⁰, - признавал М. Лашевич.

Лашевич Михаил Михайлович (1884-1928). С 1901 года член РСДРП., большевик. Вдни Октябрьского переворота 1917 года - член Петроградского ВРК. Во время Гражданской войны - член Реввоенсовета фронтов, командующий армиями. Член ЦКВКП(б) (1918-1919; 1923-1925). В 1922-1925 годы председатель Сибирского ревкома.

В 1925-1926годы - заместитель наркома по военным и морским делам СССР. Активный сторонник Зиновьева. С 1926года - заместитель председателя правления КВЖД.

Накануне съезда Зиновьев потребовал права на содоклад, чтобы иметь возможность подробно разъяснить свою позицию. Отказать было нельзя, но в этом случае делегаты могли сочувственно отнестись к идеям «новой оппозиции». Сталин стал искать союзников.

Идеи «новой оппозиции» были близки взглядам Троцкого, который был возмущен тем, что «вся полоса хозяйственно-политического развития оказалась окрашенной пассивным преклонением перед состоянием крестьянского рынка»¹²¹. Но, считая Зиновьева и Каменева зарвавшимися чиновниками, памятуя о травле, которую они против него развернули, он не мог поддержать этот новый вызов Сталину и правым большевикам: «позиция, занятая ленинградскими верхами, является бюрократическим извращенным выражением политической тревоги наиболее передовой части пролетариата за судьбу нашего хозяйственного развития в целом и за диктатуру пролетариатаБ Глухой верхушечный пока что характер борьбы придает ее идейным отражениям крайне схематический, доктринерский и даже схоластический характер»¹²².

Троцкого больше интересуют проблемы развития промышленности. Почему бы Сталину, отношения с которым уже полгода ничем не омрачаются, не назначить его во главе ВСНХ? Араз так, не стоит торопиться с поддержкой оппозиции. Только в конце января, после разгрома «новой оппозиции», Троцкий понял, что на это место его пока никто ставить не собирается. Тогда он свернул свою работу в этом органе.

Апока Сталин предлагал союз. Накануне съезда он сказал троцкисту Серебрякову: «Я предлагаю вашей фракции помочь нам в деле разгрома зиновьевской оппозиции». Серебряков, опасаясь провокации, ответил, что фракции нет. «Леонид,- сказал на это Сталин,- я тебя позвал для серьезного разговора. Ты передай своему «старику» об этом предложении»¹²³. Сталин, часто встречавшийся с Троцким на Политбюро, действовал очень осторожно и боялся задать свой вопрос прямо. Помогать ему Троцкий не стал, но и Зиновьева не поддержал. Нейтрализовав Троцкого, Сталин обеспечил себе победу.

15 декабря, накануне съезда, большинство Политбюро послало смутьянам ультиматум: принять за основу резолюцию Москов-

ской организации, членам руководства не выступать на съезде друг против друга, отмежеваться от наиболее резких выступлений членов ленинградской организации Саркиса и Сафарова, восстановить в правах сторонников большинства Политбюро, исключенных из ленинградской делегации перед съездом. Принятие этих требований означало бы полную капитуляцию Зиновьева и Каменева. Они отвергли этот «компромисс», что позволило Сталину обвинить их в отказе от сохранения единства.

Решающее столкновение между большинством Политбюро и «новой оппозицией» Зиновьева и Каменева произошло на XIV съезде партии 18-31 декабря 1925 года. Вдокладе Сталин изложил господствующую точку зрения: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рын-кеБ»¹²⁴ Это - залог движения к социализму. Зиновьев не против этого движения. Суть разногласий в другом: «Бесспорно, и всем ходом нашего хозяйственного развития доказано, что мы действительно строим социализм в нашей стране. Мы спорим лишь о том, можно ли окончательно построить социализме в одной стране, и притом не в такой стране, как Америка, а в нашей, крестьянс-кой»¹²⁵. Каменев, конкретизируя суть разногласий, говорил, что Бухарин и Сталин видят «главную опасность в том, что есть политика срыва НЭПа, а мы утверждаем, что опасность в приукрашивании НЭПа»¹²⁶.

Стороны требовали друг от друга покаяться в прошлых ошибках (в том числе и тех, которые «ошибающиеся» признали), обильно цитировали Ленина. Крупская корила Бухарина за лозунг «обогащайтесь», который был «обращен к тому слою, с которым мы боролись во время революции»¹²⁷. Бухарин привычно напомнил о поведении Зиновьева и Каменева в 1917 году, обвинял «новую оппозицию» в нелояльности к ЦК, его сторонник М. Рютин дополнил список обвинением в создании фракции. Через три года оба испытают тяжесть таких же обвинений на себе. Апока Каменев грустно прокомментировал эти «уколы»: «Ну что же, шкуры у нас дубленые»¹²⁸.

Крупская, с ужасом наблюдая избиение людей, которые многие годы были для них с Лениным друзьями, призывала большинство к компромиссу с меньшинством. Разногласия неизбежны, ведь «большинство товарищей работает в очень разных условиях и разных областях работы, и поэтому они видят действительность с

несколько разных точек зрения»¹²⁹. Всего-то. Но если дать возможность этим разногласиям нарастать, то о монолитной партии придется забыть. Но пока Сталин тоже демонстрирует склонность к компромиссу. Еще не известно, чья в итоге возьмет. Так что пока он провозглашает: «Мы за единство, мы против отсечения»¹³⁰.

Главная опасность выступлений «новой оппозиции»- возможность оглашения страшной тайны: Сталин, Зиновьев и Каменев тоже создали свою фракцию. Но прямо сказать об этом пока решился только Лашевич, да и то намеками, шутливо упомянув «тройку», «семерку» и «туз»¹³¹. Имелись в виду не карты из «Пиковой дамы», а фракционные органы большинства Политбюро. Ла-шевича резко оборвали. Члены фракции большинства вымарали ответы Лашевичу о «тройке» и «семерке» из стенограммы, чтобы