доносился с мостика.
— Курс?
— Зюйд-зюйд-ост, брали три румба вправо, — отвечал штурвальный.
— Так держать!
— Есть так держать, господин лейтенант!
Через несколько минут молодой офицер подошел к беседовавшим дамам.
— Противный ветер отклоняет нас к югу, — сказал он.
— А разве курс наш не лежит прямо на юг? — удивились обе леди.
— Нет, мистер Райленд приказал следовать к берегам острова Фернандо-По, в Гвинейском заливе. Там он рассчитывает получить сведения об африканской экспедиции двух своих кораблей. Но встречный ветер мешает... Завтра мы пересечем экватор, потом развернемся на четыре-пять румбов и пойдем курсом на восток. Если ветер не переменится, придется повторить такие маневры несколько раз.
— Скажите, мистер Уэнт, надолго ли эти маневры и стоянка в Гвинейском заливе задержат наше плавание? — с беспокойством спросила старшая леди.
— Трудно сказать. Быть может, недели на две, если не больше. Зато вы уже завтра увидите обряд крещения новичков, когда мы будем пересекать экватор.
— Это я уже не раз наблюдала на других кораблях. Меня тоже «крестили» соленой водой, когда мне было десять лет.
— Вы бывалая путешественница, леди Райленд! Наверно, вы ожидаете сейчас восхода звезд? Правда, что Южный Крест — любимое созвездие вашего супруга!
— Да, мистер Уэнт, он верит, что находится под покровительством созвездий Южного Креста и Ориона... Смотрите, какие-то птицы пролетели там, за кормой!
Обе женщины подошли к самому борту. За кормой расходились две длинные полосы, и в них светились зеленоватые искры, точно тысячи светлячков жили в водах океана. Неслышно шевеля упругими длинными крыльями, пронеслись над бортом корабля две большие белые птицы.
— Альбатросы, — вздохнул лейтенант. — Мелькнут и исчезнут, как обманчивый призрак счастья!
Поэтическая меланхолия лейтенанта рассмешила леди Эмили.
— О, мистер Уэнт, — сказала она, — у вас нет препятствий для настоящего, совсем не призрачного счастья. Оно всегда лежит на очень простой дороге, его не встретишь на путях необычных!
И, оставив свою юную спутницу в обществе лейтенанта любоваться четырьмя звездами Южного Креста над океаном, леди Эмили поспешила к себе.
Проходя мимо одной из кают, она услышала свое имя, произнесенное тихо, с мольбой и волнением. У чуть приоткрытой двери, спрятавшись за кисеей занавески, стояла Доротея Ченни.
— Умоляю вас, синьора, выслушайте меня! Я ведь ни в чем не виновата перед вами!
— Приходите ко мне в каюту, — так же тихо ответила леди Эмили. — Против вас в моем сердце нет никакого зла...
— Сядьте, Дороти, и успокойтесь, — приветливо встретила она молодую женщину, когда та, войдя через несколько минут в каюту, сделала движение, чтобы упасть на колени.
— О синьора, я совсем перестала понимать, что творится кругом! С тех пор, как Джакомо привез нас из Италии, у меня на сердце лежит большая тяжесть, но я ждала лучшего и верила тому, что Джакомо говорил мне. Теперь я совсем перестала понимать, что он замыслил.
— Едва ли я способна утешить вас, Доротея. Вы связали свою жизнь с низким негодяем.
— Синьора, раньше, в Италии, когда он был простым моряком, а я едва умела писать, мы любили друг друга. Я была счастлива, когда он приходил в маленький рыбачий домик, где мы жили с матерью. Потом он ушел в море на шхуне Бернардито и привозил мне такие подарки, что все девушки на нашей улице умирали от зависти! Когда в Сорренто узнали, что Бернардито и Джакомо утонули на «Черной стреле» в далеких водах, ко мне сватались рыбаки-соседи, но я не верила в смерть Джакомо и ждала его больше года. И он пришел за мной, пришел ночью, когда вся наша деревушка близ Сорренто спала. Он был одет, как знатный синьор, и приказал называть его другим именем. Я долго не могла даже запомнить это имя и просто звала его «Фредерик».
«Я увезу их — и Доротею и Антони, — сказал он моей матери, — в другую страну, но никто не должен знать моего прошлого. Одно неосторожное слово погубит нас...» И мы приехали в Англию на его собственном большом корабле и поселились в предместье Бультона. Джакомо часто навещал нас и был со мною ласков и добр. Моего брата Антони, которому тогда исполнилось тринадцать лет, он сделал грумом и перевез в свой дом в Ченсфильде, а я одна осталась в бультонском предместье и каждый вечер ждала Фредерико. Он повторял, что любит нас, но я-то чувствовала, что мы нужны ему для чего-то; а вот для чего — не понимала!.. Антони по-прежнему оставался в Ченсфильде, а меня Джакомо увез в Париж, когда я сказала ему, что скоро стану матерью. Он тогда так обрадовался!..
Я уже раньше знала, что у него есть жена в замке, но он говорил мне, что вы — не настоящая жена. В Париже Джакомо объявил мне, что если у нас родится сын, то ради счастья ребенка нужно будет выдавать его перед людьми за сына женщины в замке, то есть за вашего сына, леди. А мне приказал называться только кормилицей собственного мальчика! Я не смела противоречить Джакомо... Ему нельзя противоречить, леди!.. Вскоре я родила Чарльза. Перед этим вы тоже приехали в Париж, и после моих родов мы втроем вернулись на пакетботе в Англию. Я поняла: поездка во Францию должна была скрыть от слуг, что не жена его, а я произвела на свет ребенка.
После того как пастор Томас крестил в замке моего Чарльза, я проплакала много ночей: ведь патер и все люди называли вас его матерью, и так было записано в бумагах Чарли. А я — я только кормилица...
Джакомо больше собственной жизни любит нашего мальчика. Он так много забавляется с ним и раньше так хорошо говорил мне про будущее нашего сына! Он хочет, чтобы мальчик был большим лордом, епископом или министром, и люди кланялись бы ему, сыну английского виконта, а не пирата Джакомо Грелли!
— Довольно, Доротея, — устало произнесла леди Эмили. — Все эти подробности я знаю так же хорошо, как и вы. Мне тяжело и неприятно вспоминать их. Какая новая забота привела вас ко мне?
— Я вас понимаю, синьора! Я давно поняла, что вы ненавидите Джакомо, а он боится вас. Но вы никогда не делали зла ни мне, ни моему бедному ребенку, и втайне я жалела вас... Когда я узнала, что у вас и у меня одна вера и видела вас на коленях перед мадонной, я еще больше стала жалеть вас. Меня тревожит, что Джакомо переменил и веру вместе с именем.
— Доротея, я уже просила вас: расскажите о ваших последних горестях! Старое я знаю и ничем не могу помочь вам.
— Синьора! Когда «Орион» прибыл в Бультон, Джакомо сказал мне, что мы пойдем в плавание к дальнему острову и вернемся уже без вас.
— Без меня? Какая же судьба ожидает меня в этом плавании?
— Этого он не говорил мне, но обещал, что после возвращения с острова он женится на мне и Чарли будет говорить мне «мама».
— Так почему же вы решили открыть мне эту тайну?
Лицо Доротеи стало злым. Она положила подбородок на сжатые кулаки и зашептала со страстью и волнением:
— Я вижу, что он обманывает не только вас, но и меня. Леди Стенфорд... эта злая, гордая леди — вот кто должен стать виконтессой Ченсфильд...
— Откуда вы это знаете?
— Ночью я подслушала их... Он целовал ее и называл... будущей леди Райленд...
— Так послушайте моего совета, Доротея. Я не могу открыть вам причин, почему вынуждена молчать и даже помогать вашему Джакомо держать в заблуждении целый город, но есть высшая справедливость, и она не допустит, чтобы этот обман продолжался долго. Знайте, что Джакомо Грелли рано или поздно будет передан в руки палача. Но ребенок ни в чем не виноват. И если вы хотите, Доротея, чтобы он вырос честным человеком, то бегите с вашим ребенком из-под крова Джакомо Грелли.
