миром мониторов рассматривал дверь своей спальни. Ранее он наблюдал, как подъезжали к крепости внедорожники, и мгновенно возбудился. Когда воины один за другим появлялись из машин, ему пришлось сжать свою плоть, чтобы приглушить внезапно возникшее желание. Он смотрел, как они входили внутрь. В любую минуту…

Камео тихо проскользнула в его комнату и прикрыла дверь с легким смешком. Защелкивая замок, она пару секунд стояла спиной к Торину. Длинные темные волосы воительницы спадали до пояса, завиваясь на концах.

Однажды она позволила ему намотать несколько этих прядей на не защищенный перчаткой палец, очень осторожно, чтобы не коснуться ее кожи. За сотни лет это было его первое настоящее прикосновение к женщине. Он едва не кончил, так просто, от ощущения шелка ее волос. Но она могла позволить лишь этот мимолетный контакт, и только на такой малый риск он мог пойти.

Признаться честно, он был изумлен, что они вообще осмелились рисковать. В перчатках еще куда ни шло. Шанс инфицирования был нулевым. Но локоны к коже, шелк к теплой плоти, мужчина и женщина? Для этого требовалась храбрость с ее стороны и крайняя степень отчаяния и глупости с его. Волосы не кожа, но если бы рука соскользнула? Если бы Камео прислонилась к нему? По непонятной причине никто из них не смог заставить себя серьезно обдумать последствия.

Когда в последний раз он касался женщины — целое селение исчезло с лица земли. «Черная немочь». Так прозвали ее люди. Именно она и таилась внутри него, струилась по венам, хохотом звенела в его мыслях. Годы спустя Торин не единожды пытался содрать с себя кожу. Однако очиститься от вируса оказалось невозможно.

За свою долгую жизнь воин научился подавлять стремление к тому, что стало недоступным для него, к отношениям.

По крайней мере, Камео понимала его, знала, с чем ему приходится справляться, что он может, а что нет, и не просила большего.

Он же хотел, чтобы попросила, и ненавидел себя за это.

Она неспешно обернулась. Губы ее были красными и влажными, словно она кусала их, а на щеках играл яркий румянец. Грудь быстро вздымалась и опускалась в такт поверхностного дыхания. Его собственное дыхание жгло горло.

— Мы вернулись, — проговорила она на рваном вдохе.

Он остался сидеть, лишь изогнув бровь так, словно ему и дела не было.

— Ты не ранена?

— Нет.

— Хорошо. Раздевайся.

С момента касания к ее волосам несколько месяцев назад они стали лучшими друзьями. С маленькими преимуществами. Сомнительными преимуществами «удовлетворять себя, наблюдая на расстоянии друг за другом», но все же преимуществами.

Которые чертовски все усложняли. Здесь и сейчас… и в будущем. Когда-нибудь ей захочется, чтобы возлюбленный смог по настоящему коснуться ее, любить ее, проникать в нее, целовать и пробовать ее вкус и обнимать ее, а Торину придется отойти в сторону и постараться не убить подлеца.

До тех же пор…

Она не послушалась.

— Возможно, я не совсем ясно выразился, — сказал он. — Хочу, чтобы ты сняла с себя одежду.

Позже она накажет его за то, что командовал ею. Он хорошо ее знал, знал, как рьяно она старается доказывать, что так же сильна, как ее соратники-мужчины. Сейчас же нужда взяла верх. Он слышал сладкий запах ее возбуждения. Она не сможет больше сопротивляться.

И точно, трясущимися пальцами Камео сжала край футболки и стянула ее через голову. Кружевной черный бюстгальтер. Его любимый.

— Вот это моя хорошая девочка, — похвалил он.

Она сузила глаза, бросив прицельный взгляд на его набухшую плоть, четко проступающую под поясом брюк.

— Я сказала, чтобы ты был обнажен, когда я вернусь. Ты непослушный мальчик.

Привыкший к ее печальному тону, он не содрогнулся, как это делали все остальные. Внутренне или по-настоящему. Этот голос был частью нее — воительницы до мозга костей, прекрасного несчастья… неумышленного ночного кошмара.

Для него это было задушевной мелодией, которая эхом отражалась внутри его собственной души.

Торин поднялся на ноги, ощущая напряжение в каждой частичке своего тела.

— Разве я хоть когда-то был послушен?

Ее зрачки расширились, соски затвердели. Ей нравилось, когда он бросал ей вызов. Возможно, потому что она знала насколько возрастает цена приза, если для его получения необходимо потрудиться.

Он желал обладать силой выиграть в схватке с ней — раз, хотя бы раз. В конечном итоге, она всегда побеждала. У него был малый опыт с женщинами, и воин приходил в жутко отчаянное состояние от того, что здесь творилось. Но всегда удачно держался в их противоборстве.

— Я разденусь сразу после тебя, — хрипло заявил он. — Ни секундой раньше.

Громкое заявление, придерживаться которое ему будет стоить больших усилий.

— Посмотрим…

Волосы взметнулись темным облаком, когда она направилась к его туалетному столику. Пожирая воина взглядом, она поставила одну обутую ногу на стул.

Еще никогда расшнуровывание ботинка не выглядело столь сексуально. Первый полетел в него, он уклонился, лишь едва поведя головой. Второму — позволил впечататься себе в грудь. Оторвать взгляд от нее, чтобы избежать удара, хоть на секунду — не вариант.

Вжик.

Вниз упали брюки. Она переступила через них.

Черные кружевные трусики составили чудесную пару бюстгальтеру. Совершенство. Оружие — повсюду. Очаровательно.

У нее была маленькая, дерзко вздернутая грудь, и он знал, что соски ее напоминали бутоны роз. Справа на выступающей тазовой косточке у Камео красовалась овальная родинка. Чего бы он только не отдал, чтобы лизнуть ее…

Но что вызывало у него наибольшее восхищение, так это блестящая татуировка-бабочка вокруг ее бедер.

Если смотреть со стороны или спереди, то почти невозможно понять, чем же являлся мерцающий, пламенеющий узор. Лишь когда она поворачивалась спиной, образ принимал конечную форму. Ох, как же ему хотелось провести языком вдоль каждой линии, острого угла и впадинки.

У него была похожая татуировка на животе, только по цвету она напоминала оникс в обрамлении багрянца. Вообще, все воины здесь обладали подобными татуировками, но у всех они располагались в разных местах. И никогда Торину не хотелось коснуться руками, губами, всем телом к метке остальных воинов.

Когда Камео сняла все оружие, рядом образовалась небольшая груда. Выгнув бровь, девушка уставилась на него.

— Твоя очередь.

В голосе прозвучала легкая дрожь, словно предстоящее волновало ее сильнее, чем хотела ему показать.

Он находил в этом эгоистическое утешение.

— Ты еще не раздета.

— А могла бы быть.

Он должен был остановиться на этом, отослать ее, прогнать, потому что они оба знали, что все зашло слишком далеко и что этого никогда не будет достаточно для них обоих, но он…

Он разделся.

Камео всхлипнула, как и всегда в подобный момент, уставилась на его налитую желанием плоть.