— Привет, — повторил он задумчиво. Он снова кивнул, будто был доволен ответом, и скрылся за углом дома, догоняя отца.

Люси замерла. Через несколько минут донесся гул мотора. Она все еще не шевелилась. Она стояла, не сводя глаз с озера, под ее ногами валялись обломки грамофона.

Было все то же лето.

— Ну, Мистер Краун, — говорил директор, — о мальчике его возраста всегда есть что сказать.

Директор вопросительным жестом поднял бутылку шерри, но Оливер отрицательно покачал головой, отметив про себя, что когда он учился в школе, директора вряд ли угощали родителей своих учеников шерри. Это, наверное, было признаком либерализации образования по сравнению с годами его детства, но в то же время он понимал, что второй бокал шерри может заронить где-то в глубине сознания директора зерно недоверия к семейству Краунов. Директор церемонно поставил бутылку на стол. Его фамилия была Холлис? и он был удивительно молод для своего положения. Он осторожно и неторопливо передвигался по своему светлому кабинету, очень похожему на библиотеку. Всеми своими жестами он как бы пытался убедить родителей вверенных ему мальчиков, что юные души не будут травмированы каким-то непродуманным движением с его стороны.

— Я хочу сказать, — продолжал Холлис с мальчишеской улыбкой, при этом очень ловко смягчая суждение. — То есть у него есть проблемы, ну, как у всех нас в этом возрасте.

— Когда я был таким как он, — начал Оливер, стараясь прозвучать беспечно, чтобы не превратить этот разговор в сухую нотацию, «моей единственной проблемой было то, что я мог подтянуться на перекладине только сорок три раза. И только в шестнадцать я дошел до пятидесяти. Холлис счел своим долгом улыбнуться. Он повидал разные поколения отцов. — Конечно, — подтвердил он.

— Физическое развитие нельзя совсем сбрасывать со счетов. Потому что он не участвует в играх, в соревнованиях, хотя я слышал, что он неплохо играет в теннис. Вероятно, его склонность к уединению, к одиночеству, несколько преувеличена. Хотя школьный доктор вполне удовлетворен состоянием здоровья мальчика — мы ведь проводим тщательные медицинские осмотры раз в месяц. Доктор даже выразил свое частное мнение, что Тони при желании мог бы больше участвовать в коллективных спортивных играх, чем он это делает сейчас.

— Может ему не нравятся дети его группы, — предположил Оливер. -Может, если бы группа была другой, он бы увлекся общением.

— Может быть, — согласился Холлис. Его тон был мягким и вежливым, но в открытом умном взгляде его голубых глаз сверкнул холодный огонек. — Хотя у нас здесь неплохой подбор учеников, с моей точки зрения. Очень представительный.

— Извините, — Оливер понял, что задел этого безвредного и добропорядочного человека, потому что ничего не мог объяснить ему. — Я уверен, что это вина самого Тони.

— Ну, — Холлис мирно развел руками. — Вина это слишком сильно сказано. Это скорее его вкусы. Он несомненно изменится с возрастом. Хотя, если росток все время гнуть… — Тут он пожал плечами и улыбнулся. — Но есть кое-что, в чем он выделяется. — Холлис говорил так, будто сам несказанно обрадовался этому открытию. — Он делает остроумнейшие иллюстрации в школьной газете. У нас уже много лет не было столь художественно одаренного мальчика. Его рисунки удивительно зрелые. Я бы даже сказал, резкие… — И снова эта милая извиняющаяся улыбка, которой он старался прикрыть неприятную правду. — Я сам слышал кое-какие недовольные высказывания по поводу резкости его карикатур. Но он, наверняка, посылал вам свои рисунки, и вы видели их сами…

— Нет, — сказал Оливер. — Я не видел их. Я даже ничего не знал об этом.

— А, — Холлис с любопытством глянул на Оливера. — Неужели. — Он склонился над бумагами на столе, ища что-то, затем добавил скороговоркой.

Стараясь тактично уйти от этой темы. — Он хорошо успевает по биологии и химии. Что очень радует, конечно, учитывая, что он собирается взять подготовительный медицинский курс. Мальчик… Хм…. Пренебрегает другими дисциплинам, хотя я знаю, что он много читает сам. К сожалению, — и опять отработанная маска снисходительного понимания, — все его чтение не имеет никакого отношения к учебе. И когда он захочет поступить в хороший колледж через два года… Холлис не закончил фразу, спокойно и многозначительно замолчав, что показалось Оливеру скрытой угрозой, как легкий порыв ветерка, нарушившего покой ненастного дня.

— Я поговорю с ним, — пообещал Оливер, поднявшись. — Спасибо.

Холлис встал тоже. Его силуэт вырисовывался на фоне оконного проема, в котором на фоне осеннего неба тускло блестело серое готическое здание учебного корпуса. Он протянул Оливеру руку. Этот проницательный, умный молодой человек в светло-голубой рубашке с полным знанием дела представлял вековую твердыню из серого мрамора, которую незаметно меняло время. Они пожали друг другу руки, и Холлис сказал:

— Полагаю, вы приехали, чтобы забрать Тони в Хартфорд на каникулы?

— Мы не живем в Хартфорде, — ответил Олиер.

— Да? — удивился Холлис. — Мне казалось, что…

— Мы переехали где-то год назад, — пояснил Оливер.

— Теперь мы живем в Нью-Джерси. В Оранже. Мне удалось продать свое дело в Хартфорде и купить бизнес покрупнее и посовременнее в Нью-Джерси, лгал он.

— Вам больше нравится в Нью-Джерси, — вежливо осведомился Холлис.

— Намного больше, — сказал Оливер.

Не мог же он сказать, что любое место в мире для него было бы лучше, чем Хартфорд, что им лучше было жить чужаками, без знакомых и друзей, задающих любопытные вопросы и настороженно замолкающих, как только заходила речь о детях. Не мог же рассказать, что все последние шесть месяцев их жизни в Хартфорде Люси отказывалась видеться со старыми друзьями, за исключением Сэма Пэттерсона. Сэм Пэттерсон знал даже больше, чем можно было рассказать, и с ним не нужно было притворяться. С другими же тяжесть невысказанного в общении была невыносима.

— Бесполезно, все напрасно, — сказала Люси однажды. — Каждый вечер, проведенный с нашими приятелями — это как общение с группой криптографов, которые изо всех сил стараются разгадать секретный код, которым являюсь я сама. С меня достаточно. Если хочешь общаться с ними, иди сам.

— Ну вобщем-то, Орандж не так далеко. Вы заберете Тони сегодня? вернул его действительности голос Холлиса.

— Нет, — ответил Оливер. — На этот день благодарения мы с женой едем в Южную Каролину, Это мой единственный шанс поиграть еще немного в гольф перед наступлением зимы. Я просто приехал пообедать с Тони.

— А, — Холлис сморгнул, чтобы не выдать своих чувств. — Я приглашу Тони к себе на праздничный обед. Надо будет предупредить миссис Холлис.

— Спасибо, — поблагодарил Оливер. — Там еще будут мальчики?

— Да, будет несколько человек. У нас есть ребенок, родители которого сейчас в Индии, и всегда находится один-два из…. Хм… Разбитых семей… — Он осуждающе покачал головой и улыбнулся, сетуя на современные нравы. -Хотя большинство мальчиков, которые далеко живут или просто не едут домой по той или иной причине, обычно принимают приглашение друзей. — Тут он сделал паузу, достаточную для того, чтобы дать отцу понять, что его ребенок не из тех, кого приглашают друзья. — Не волнуйтесь, — добросердечно заверил он. — Мы Тони хорошо накормим.

Директор провел Оливера к двери и остался стоять там на холодном ветру, трепавшем его яркий галстук, и провожал глазами своего посетителя, который садился в машину, чтобы направиться в отель на встречу с сыном. Оливер направился в бар отеля, где должен был ждать Тони. Он заказал виски, чтобы смыть оставшийся в горле академический вкус шерри. У него из головы не выходили слова директора, его осторожные намеки, скрытые предупреждения, нелестные выводы и деликатное умолчание по поводу того, что мать Тони за все два года учебы мальчика ни разу не навестила его. Но в этом и заключается одна из задач учителя — представить тебе твоего ребенка таким, каким его видят другие, подготовить родителей к тому, чего можно ожидать от сына в будущем.