схватку.
– Я согласна пойти на риск.
– Мы должны провести еще серию анализов.
– Даю вам три дня, – заявила Шейла, отбрасывая прочь все условности цивилизованного общения.
Лицемерному притворству пришел конец. Они стали врагами, и победа одного из них означала поражение другого.
Деймон совершенно равнодушно и без жалоб прошел через рентгеновское обследование, томографию и многочисленные анализы крови. Шейла не рассказала ему о разговоре с доктором Зинфанделем, и Деймон смирился с мыслью, что живым ему из больницы не выйти. Он все еще не мог понять того, что пишут в «Нью-Йорк таймс», а единственным продуктом, вкус которого он ощущал, оставался ананасовый сок. Разум его блуждал где-то очень далеко, а когда Шейла сказала мужу, что получила известие от Вайнштейна, Деймон зарыдал, заявив при этом, что Манфред за всю свою жизнь совершил единственный неверный шаг, словно тот роковой бросок юного шортстопа был целиком на совести Роджера. Он помнил, что приходившая в палату женщина в зеленом угощала его яблочным пирогом, но имени посетительницы назвать не мог. Мисс Медфорд заставляла его время от времени вылезать из постели и ходить, опираясь на палку, по коридору. Но однажды, после того как он доковылял до конца коридора и выглянул в окно, эти прогулки перестали его интересовать, а заверения мисс Медфорд о том, что он с каждым разом становится все крепче и ходит увереннее и увереннее, Деймон воспринимал как абсолютно тривиальную информацию.
Он немного ожил, когда после двухдневного обследования Шейла сказала, что доктора вынесли условное решение об улучшении его состояния.
Из суеверного страха и боясь разочаровать Деймона, Шейла не стала говорить ему о причинах очередной серии исследований. Она хотела выждать и сообщить мужу новость о его освобождении лишь в самый последний момент. В итоге вестницей радостного известия оказалась мисс Медфорд.
– Ваше имя, мистер Деймон, сегодня утром появилось в газетах, – размахивая экземпляром «Дейли ньюс», объявила она, когда явилась сменить ночную сестру. – В статье о леди, которая написала книгу, и об агентстве, заключившем для нее контракт на миллиард долларов или что-то вроде того. О вашем агентстве.
– Не верьте ничему, что прочитали до восьми утра, – сказал Деймон, все еще размышляя о причинах холодности доктора Зинфанделя во время утреннего обхода.
– Там сказано, что сегодня во второй половине дня вас выписывают из больницы, в которой вы претерпели ужасные страдания, вызванные перестрелкой на Пятой авеню. Так они пишут. Они думают, что вы были ранены, и ничего не говорят о докторе Рогарте.
Мисс Медфорд не была почитательницей доктора. В тех редких случаях, когда Рогарт появлялся в палате Деймона во время дежурства мисс Медфорд, та держала себя так, будто ее только что извлекли из морозильника.
– Хотите я прочитаю? – спросила она.
– Благодарю вас, не хочу. Сказки меня никогда не интересовали. И как только подобная чушь попадает в газеты?
– В каждой больнице, где мне приходилось работать, – сказала мисс Медфорд, – всегда находится сестра, доктор, ординатор или клерк, у которых есть знакомые в газетах – двоюродный брат или сестра, дружок или подружка. Они достают медикам билеты на премьеры в обмен на информацию… Не думайте, что это заведение является исключением.
– А вам кто-нибудь говорил, что меня сегодня выписывают?
– Нет, – призналась мисс Медфорд. – Ни слова.
– В таком случае позвольте мне доспать, – сказал Деймон. – Я хочу досмотреть замечательный сон про то, как я иду вместе с отцом на футбол.
Лишь когда Шейла пришла в палату со свежим бельем и рубашкой, извлекла его из кровати и начала одевать, Деймон все понял, не выдержал и разрыдался.
– Оливер внизу, – сказала Шейла, – в арендованной им машине. Отсюда мы сразу поедем в Олд-Лайм. Ни Оливер, ни я нести тебя не можем, а сам ты на три пролета до нашей квартиры подняться не способен.
Сестра настояла на том, чтобы он сел в кресло-каталку, и повезла его к запасному выходу. Деймон протестовал как мог – ему хотелось выйти из больницы на своих ногах, он был уверен, что достаточно окреп для этого.
Был теплый весенний день. Когда его выкатили через дверь, Деймон набрал полную грудь свежего воздуха, а затем медленно, с усилием поднялся на ноги и увидел Оливера, который ждал его, стоя рядом с арендованным автомобилем. Деймон радостно помахал тростью, подаренной ему лечебницей. Он видел окружающий мир исключительно четко – Оливера, распускающиеся почки на ветвях деревьев, свою руку с зажатой в ней тростью.
Чувствовал он себя ни хорошо, ни плохо. Яркие краски внешнего мира заставили Деймона прищуриться, но все его чувства по-прежнему были обострены до предела. Он слышал, как мисс Медфорд негромко инструктирует Шейлу о методах лечения пролежней – один из них все еще оставался на его ягодице. Деймон сделал свой первый самостоятельный шаг по направлению к Оливеру. И в этот миг он увидел, как из-за машины, стоящей рядом с автомобилем Оливера, вышел человек в синей ветровке. Деймон знал, кто это, но на вопрос, откуда пришло это знание, ответить не мог. Человек сделал два шага по направлению к нему. Деймон смог рассмотреть его лицо. Оно было рыхлым, округлым, а по цвету напоминало сырое тесто. Создавалось впечатление, что глазки на этом лице были просверлены с помощью пневматической дрели. Человек что-то вынул из кармана. Пистолет. Пистолет был направлен на Деймона.
«Ну, наконец-то, – с каким-то безумным облегчением подумал Деймон, – я узнаю все».
Прогремел выстрел. Кто-то вскрикнул. Человек рухнул на мостовую в двух футах от места, где у открытой дверцы машины ждал Оливер.
Откуда-то с револьвером в руках возник Шултер, а за ним еще двое вооруженных мужчин в штатском.