нее не возникло. Но Деймон считал, что, поскольку ему предстоит умереть – по крайней мере такую перспективу нельзя было отрицать, – он обязан дать возможность сказать последнее прости женщине, которую когда-то любил, или думал, что любил, и с которой был счастлив, пусть и недолго. Кроме того, имея дружка – профессионального игрока, обладающего сомнительными связями, она, возможно, выяснила что- то о Заловски и может поделиться сведениями только с Деймоном. Помимо всего прочего, Элейн всегда умела его так или иначе позабавить – иногда остроумно, а иногда и не очень. Одним словом, он хотел немного отвлечься.

– Передай, что я с радостью с ней повидаюсь. – Деймон знал, что его ответ Шейле не понравится, но не мог же он отказаться от своего прошлого из-за меняющегося настроения супруги – ее одобрения или неодобрения.

Шейла хотела что-то сказать, но в этот момент в палату вошел врач, который был специалистом по легочным заболеваниям. Это был красивый молодой человек, его цвет лица красноречиво свидетельствовал: он проводит много времени на свежем воздухе. Длинные черные волосы были великолепно подстрижены и тщательно расчесаны. Появляясь ежедневно, доктор издали окидывал Деймона взглядом и неизменно произносил:

– Почему бы вам не попросить сестру выкатить вас в аэрарий на крышу, чтобы вы могли подышать там свежим воздухом?

После этого медик с чувством выполненного долга покидал палату. За свой визит пульмонолог тоже брал сотню, хотя Деймон ни разу не воспользовался его советом. Ему казалось, что пребывание в атмосфере нью-йоркского смога и бензиновых паров не может оказать целебного воздействия на его полуразрушенные легкие.

Когда на следующее утро Элейн появилась в палате, Деймон пожалел о том, что рассердил Шейлу, дав согласие на встречу с бывшей женой. Элейн с ног до головы была в черном, а на ее лице Деймон впервые не увидел даже следов краски. Однако некоторое улучшение внешнего вида экс-супруги полностью сводилось на нет ее траурным вдовьим нарядом и горестным выражением лица. Шейла тактично вышла из палаты, как только дежурная сестра на центральном посту объявила, что рядом с ней находится миссис Спарман.

– Мой бедный дорогуша, – произнесла Элейн и стала наклоняться, чтобы одарить его поцелуем в лоб, но он довольно грубо отвернулся. – Я бы пришла раньше, но я ничего не знала. Мы вначале были в Вегасе, а затем в Нассо. В Нью-Йорк я вернулась всего два дня назад. Какой удар…

– Элейн, – оборвал ее Деймон, – в этом нелепом наряде ты похожа на ворону. Он меня угнетает. Почему бы тебе не отправиться домой и не вернуться в другой день в платье, расшитом стеклярусом, в бикини или в чем-то другом, столь же веселом?

– Я не хотела, чтобы ты счел меня легкомысленной, – обиженно сказала Элейн.

– Но ты же и в самом деле легкомысленная. И это единственное, что я по-прежнему в тебе ценю.

– Я знаю больных, – печально произнесла Элейн. -

Испытывая страдания, они не щадят близких и дорогих им людей.

– Я не страдаю, – устало возразил Деймон, – и ты не входишь в число близких и дорогих мне людей.

– Тебе не удастся оскорбить меня, – с достоинством ответила Элейн. – Но если это простое платье тебе не нравится, то за дверями палаты я оставила пальто – а оно вовсе не черное.

– Иди и надень его, – сказал Деймон. Насколько легче было бы умирать, если бы его оставили в покое.

– Я мигом вернусь, – произнесла Элейн и направилась к дверям. Прекрасной формы икры ног, обтянутые черными чулками-паутинками, выглядели обманчиво молодо.

Когда Элейн вернулась, на ней было светло-оранжевое пальто с воротником из меха рыжей лисы.

Несть числа унижениям, которые приходится вытерпеть прикованному к постели больному человеку, подумал Деймон, непроизвольно зажмурившись, когда луч солнечного света из окна палаты, упав на бывшую супругу, сделал ее похожей на елочное украшение.

– Так лучше? – спросила она.

– Значительно лучше.

– У тебя и раньше случались приступы грубости, – сказала Элейн. – Однако я думала, что в момент, подобный этому… – Конец фразы повис в воздухе.

– Давай не будем говорить о моментах, подобных этому, если не возражаешь, – попросил Деймон.

– Утром, прежде чем прийти сюда, я за тебя молилась.

– Остается надеяться, что твои молитвы достигнут небес.

– В соборе Святого Патрика. – Элейн всегда давала понять людям, что знает, какое значение может иметь хороший адрес.

– Но ты даже не католичка, – заметил Деймон.

– Я проходила мимо собора по Пятой авеню. Что из того, что храм католический? Католики ведь тоже верят в Бога.

Элейн, мягко говоря, исповедовала идеи экуменизма. Если бы весь остальной мир разделял ее гибкий подход к вопросам теологии, подумал Деймон, религиозным войнам пришел бы конец.

– Во всяком случае, они так утверждают. А теперь позволь мне задать вопрос. Во время странствий со своим приятелем ты слышала что-нибудь о… м-м… моей проблеме?

– Фредди спрашивал везде. У всех, кого знал и у кого мог, включая важных шишек в… по ту сторону закона, если так можно выразиться. – Элейн пожевала пухлыми, без помады губами и продолжила: – Он сказал, что на него бросали очень странные взгляды. Тебе я могу сказать, что он сильно рисковал – в этих кругах небезопасно задавать слишком много вопросов. Но ради меня Фредди готов пройти сквозь огонь…