фонд решил разделить сумму премии на несколько еженедельных взносов.

Нога Джентлинга в дырявом башмаке сорвалась с коленки другой ноги и опустилась, мягко стукнувшись о ковер с густым ворсом.

— Боже мой! — с несчастным видом произнес Дауд.

— Послушайте, у фонда нет никакого желания навязывать вам какой-то определенный жизненный уровень, но принято решение, — Ван Митер, колеблясь, все повышал голос, — что на двадцать пять долларов в неделю можно жить вполне сносно и выполнять обычную работу.

Все драматурги устремили взгляды мимо Ван Митера — на фотопортреты звезд на стенах.

— Итак, если разделить тысячу долларов на двадцать пять, то получается, что всей суммы каждому из вас должно хватить месяцев на десять. Хотя, честно говоря, леди и джентльмены, очень трудно написать хорошую пьесу менее чем за десять месяцев, это точно. Все вы, конечно, знаете афоризм: «Пьеса не пишется, — она постоянно переписывается».

— Так нам заплатят чеками или наличными? — повторил свой вопрос Мидкиф. — Что-то не могу припомнить, когда кто-нибудь заполнял для меня чек на двадцать пять долларов.

— Я уверен, что соглашения всегда можно достичь, мистер Мидкиф, — успокоил его Ван Митер, в душе ненавидя за то, что тот принимался гладить свою лысую голову каждый раз, как он обращался к ним со словами «молодые люди».

— Тем лучше, — откликнулся Мидкиф.

— Видите ли, — Ван Митер улыбался, лишний раз демонстрируя свой шарм, в котором никто и не сомневался, — нам приходилось и прежде иметь дело с творческой интеллигенцией, и мы с большим уважением к ней относимся. Мы хорошо понимаем творческих людей. Они, в сущности, дети — талантливые, чудесные дети. Особенно в том, что касается финансовых вопросов. Уверен, что через десять месяцев вы будете только благодарить нас за такое мудрое решение. — И встал.

Все поднялись за ним. Расточая им щедрые улыбки, он кивал головой. Мисс Титтл кивнула в ответ. Все они стояли в этом кабинете, отделанном сосновыми панелями, с фотографиями бессмертных на стенах: подтянутый Ван Митер; Дауд — с посеревшим лицом; дергающая носом мисс Титтл; Джентлинг, важный, как лорд, в своем полном безразличии; Шварц — с задумчивым видом; Марбл, лихорадочно соображающий, сумеет ли уговорить кредиторов подождать еще. Давящая, мрачная атмосфера сменила общее приподнятое настроение, и никто теперь не вышел бы из этого кабинета с той же грациозностью, с теми же светлыми надеждами, с какими входил сюда.

— Да-да, — повторял Ван Митер, весьма довольный, что все наконец благополучно завершилось. — Да, именно так.

— Ну, — наконец вымолвил Мидкиф, запахивая потуже свое потертое, промокшее насквозь пальто с великим достоинством, словно заворачивал себя в полковое знамя, — не знаю, что вы, подонки, собираетесь делать с вашими деньгами, а лично я иду покупать себе «паккард»! — И, чуть поклонившись Ван Митеру, водрузил на голову шляпу, величественной походкой покинул офис и взял курс на «Асторию».

Остальные лауреаты немедленно последовали за ним.

Машинные операторы, закройщики, молодые рабочие со склада — все разошлись по домам спать. Свет горел только в демонстрационном зале компании «Лемке, Погран и Блауфокс»: повсюду разложены вязаные изделия, пояса, бюстгальтеры, корсеты самых разнообразных моделей. Так тихо бывает только на фабрике спустя двадцать минут после того, как выключены все машины, все работницы-девушки давно ушли и свет во всех помещениях погашен. Сквозь мягкую пелену опустившейся на город темноты сюда из-за окон доносились далекие гудки автомобилей и шарканье подошв — пешеходы спешили домой к обеду. Из лифтовых шахт доносилось нудное завывание, сообщающее о перемещении кабины.

В демонстрационном зале сидели Лемке с Пограном; старались друг на друга не смотреть и не разговаривали. Слышали, как мягко, замедляя движение, приближался к залу лифт. Двери его раздвинулись, и оттуда с деловым видом выпорхнул Морис Блауфокс, тихо напевая себе под нос:

— «Не знаю, какой тогда был час…»

Увидав их, он оборвал песню, всплеснул руками в искреннем удивлении и так, с поднятыми руками, замер перед ними. Блауфокс, по-видимому, только что вышел от парикмахера, — тот над ним неплохо поработал: лицо розовое, лоснится, пенсне резво раскачивается на черной ленточке, короткие гетры на ногах безукоризненны.

— Лемке! Погран! — закричал он. — Боже, мои дорогие партнеры! Мало вам трудиться не покладая рук целый день, так вы еще и по ночам работаете, негодники! — Он искренне засмеялся. — Нельзя же, мальчики, ковать деньги день и ночь! Нужно порой еще выкраивать время жить! — И по очереди хлопнул их рукой по спине.

Ростом всего пять футов пять дюймов, Морис Блауфокс, когда стоял рядом со своими партнерами, казался высоким, исполненным самоуверенности и жизненных сил.

— Мы не ковали деньги, — спокойно возразил Погран.

— Честно говоря, — добавил Лемке, — мы ждали тебя, Морис.

— Ах вон оно что! — снова всплеснул руками Блауфокс. — Я превысил расходную ведомость! Так прочтите мне нотацию, ребята, — добродушно позволил он. — Иногда деньги текут как вода сквозь пальцы, хотя покупатель у тебя на крючке.

— Речь не о расходной ведомости, — опроверг это Погран.

Блауфокс зажег сигару.

— В один прекрасный день, мальчики, я вытащу вас с собой на весь вечер за счет этой ведомости. Обед в Лонгшэм, музыкальная комедия — билеты по спекулятивным ценам, ночной клуб. — Он засмеялся. — Все, все за счет фирмы! Вообще все так, словно вы оба — наши покупатели. Неплохо, а?

— Да, неплохо, — согласился Погран.

— Большое тебе спасибо, — добавил Лемке.

— Итак, мальчики, — Блауфокс размахивал сигарой, — в чем дело?

Лемке пригладил рукой несколько сохранившихся седых волосиков на лысом черепе.

— Морис, — начал он жестким голосом, — дело обстоит так… — И осекся.

— Вы что-то хотите мне сказать? — добродушно отозвался Блауфокс. — Готов вас выслушать. Выкладывайте все, что накопилось на душе, — все, о чем думаете.

— Морис, — вмешался Погран, заговорив громче, чем сам ожидал, — это по поводу той девушки… женщины… той дамы — из французского варьете «Фоли бержер».

По лицу, над которым так славно потрудился парикмахер, поползли жесткие морщины, Блауфокс отложил в сторону сигару.

— Прошу меня извинить, — он направился к двери, — у меня свидание.

— Морис! — крикнул Лемке, устремляясь следом за ним. — Прошу тебя, нечего так себя вести! К чему тебе все эти позы?

— Выслушай нас сперва. — Погран держал Блауфокса за локоть. — Нам потребуется всего пять минут — вполне можешь уделить. В конце концов, мы все друзья и должны выслушивать друг друга.

Блауфокс остановился, не отрывая, однако, руки от двери; молчал, стоял не двигаясь.

— Мы видели выписанные на ее имя чеки, — продолжал Погран, — выписанные твоей рукой, Морис Блауфокс. Мы видели тебя с ней в ресторане «Честерфилд». Выяснили, что тот телефон, который ты оставляешь нам дождливыми вечерами, — это телефон номера в отеле «Лоури», на Двадцать третьей улице. Видели, как ты туда входил и выходил оттуда вместе с Энн Геренсон.

— Дорогие мои партнеры, — с горечью произнес Блауфокс, — да вы не партнеры, вы тайная полиция. Дик Трейси с друзьями.

— Мы ничего не имеем против, — пояснил Лемке. — Абсолютно ничего. Ни капли.

— Как раз наоборот! — подхватил Погран.