— Можно пригласить вас на чашку кофе? — справившись наконец с застрявшим в горле комком, проговорил Эндерс.

Ему казалось, что вылетевшие у него изо рта слова впились, как острые шипы, в прелестную головку мисс Зелинка.

Мгновенно в ее больших серых глазах появилась задумчивость. Она явно над чем-то размышляла, и Эндерс терпеливо ждал ответа. Мисс Зелинка улыбнулась.

— Хорошо, я принимаю ваше предложение.

И вот она встала — Боже, какой рост (наверно, не меньше пяти футов шести дюймов) и грациозна, как истинная герцогиня.

— Я вернусь через минуту, — заторопился Эндерс. — Только возьму пальто. — И стремительно, легко, как по воздуху, зашагал через весь холл по коридору к своему номеру.

— Вот почему он беден, — вынесла свой вердикт Жозефина. — До нищеты его довели вот такие девушки, как эта. Ну что за идиотская ночь, что за подлая ночь!

— Я по профессии танцовщица, — рассказывала два часа спустя Берта Зелинка в его номере.

Пили неразбавленный виски из двух стаканов — единственное, что было в номере из посуды.

— Но исполняла особый танец. — И, отставив в сторону стакан, неожиданно опустилась перед ним на пол и сделала полный шпагат. — У меня тело подвижное и гибкое, как у кошки.

— Понимаю…

Словно зачарованный, он глядел на нее восторженными, полными восхищения глазами, — вот она перед ним, полногрудая, с подтянутым, тугим животом, с бедрами твердыми, как сталь, гибкая, как кошка. Какой великолепный шпагат сделала она на этом грязном ковре! Теперь на нее куда приятнее смотреть, чем прежде, когда она ела, — зубы у нее оказались плохие, разрушились, вероятно, из-за плохого питания и бедности. Торчащие, безобразные осколки в деснах произвели на него тягостное впечатление, он так сочувствовал ей в эту минуту.

— На мой взгляд, вы выполнили очень трудное упражнение — далеко не каждый такое умеет.

— Мое имя сияло огнями на афишах в рамке. — Мисс Зелинка, сидя на полу, подняла на него глаза. — Передайте, пожалуйста, виски. Я много гастролировала: путешествовала по всей стране, от края и до края. Но я сильно затягивала одно свое шоу за другим, не могла точно рассчитать время.

И сделала еще глоток с закрытыми глазами, словно пребывая в эту минуту в глубоком трансе от невероятного удовольствия; дерущее глотку виски «Четыре розы», желтоватое, крепкое, просочившись между обломками уродливых зубов, скатывалось вниз по белоснежной шее. Она поднялась, встала на ноги.

— Я ведь еще и актриса, мистер Эндерс.

— Как это ни странно, но я тоже актер, — робко, застенчиво ответил Эндерс, чувствуя, как виски бешено гонит в жилах кровь, и не отрывая от нее сумашедшего, околдованного взгляда. — Вот почему я оказался здесь, в Нью-Йорке. Потому что я актер.

— Вероятно, вы хороший актер… у вас такое лицо — необычное, изысканное. — Она налила себе еще виски, наблюдая за переливающейся в стакан вязкой жидкостью с задумчивым, напряженным выражением. — Мое имя светилось на афишах в рамке от одного побережья до другого. Верите?

— Конечно, верю, — поспешил заверить Эндерс, с некоторым разочарованием замечая, что бутылка уже наполовину пуста.

— Вот почему я сейчас здесь, в Нью-Йорке. — Прошла своей чарующей, легкой походкой по маленькой комнатке, с ее облупленными стенами, машинально провела руками по обшарпанному, покоробившемуся бюро, грубо раскрашенной спинке кровати. Теперь ее голос звучал где-то далеко-далеко, отзывался эхом, — он охрип от виски и острых сожалений. — На меня большой спрос, знаете ли. После каждого своего выступления я задерживала шоу минут на десять, не меньше. Во время мюзиклов, по сто тысяч долларов каждый, приходилось вновь и вновь поднимать занавес — публика меня не отпускала. Вот почему сейчас я здесь, — таинственно повторила она, осушив свой стакан; бросилась на кровать рядом с Эндерсом и мрачно, долго разглядывала запятнанный, весь в трещинах потолок. — Шуберты ставят мюзикл; хотят, чтобы я приняла в нем участие. Репетиции будут проходить на Пятьдесят второй улице, так что я решила на время поселиться поближе. — Села, дотянулась до бутылки, опять стала наливать себе виски, не скрывая ненасытности к алкоголю.

Эндерс, лишившийся от избытка впечатлений дара речи, сидя на кровати рядом с этой молодой женщиной — у нее умопомрачительная грация, и она так похожа на Грету Гарбо; может задержать шоу на десять минут из-за аплодисментов публики после своего особого танцевального номера; она активно гастролировала по всей стране, от края и до края, — усердно напивался в компании с ней, внимательно следил за каждым ее движением, — следил с надеждой, восхищением, нараставшей пламенной страстью.

— Вы, конечно, можете задать мне вопрос, — продолжала мисс Зелинка, — что такая знаменитая персона, как я, делает в этой крысиной норе. — И подождала от него этого вопроса.

Но Эндерс лишь молча, возбужденно потягивал виски.

Она похлопала его по руке.

— Вы очень приятный парень. Из Айовы, вы сказали? Вы родом из Айовы?

— Да, из Айовы.

— А-а, кукуруза, — продемонстрировала свои познания мисс Зелинка. — Там ее все выращивают. Я как-то проезжала через ваш штат на пути в Голливуд. — Половина виски в ее стакане уже исчезла.

— Вам приходилось сниматься в кино? — робко поинтересовался Эндерс, еще под впечатлением от всего услышанного: еще бы — сидеть на одной кровати с женщиной, побывавшей в Голливуде!

Мисс Зелинка невесело рассмеялась:

— Голливуд! — И выпила все до дна. — Нет, вы не найдете моего образа в картинах Грамана, да в них никто и ни черта не смыслит. — Опять резким жестом схватила бутылку.

— Просто мне показалось, — развивал затронутую тему Эндерс, задышав еще глубже, так как в эту секунду она прислонилась к нему, — что вы можете блеснуть в любом фильме. Вы так красивы, и у вас чудесный актерский голос.

Мисс Зелинка снова засмеялась, потребовала:

— Ну-ка, поглядите на меня!

Эндерс поглядел.

— Я вам кого-нибудь напоминаю?

Он кивнул.

Мисс Зелинка с мрачным видом выпила еще.

— Я похожа на Грету Гарбо, — констатировала она. — Никто этого не станет отрицать, верно? Я не тщеславлюсь, когда твердо заявляю: стоит мне захотеть, и на фотографии меня никто не отличит от этой шведки. — Она с удовольствием потягивала виски, разгоняла языком во рту и медленно проглатывала. — Женщина, похожая на Грету Гарбо как две капли воды, в Голливуде пятое колесо к телеге. Вы понимаете, что я имею в виду?

Эндерс сочувственно кивнул.

— Это не что иное, как повисшее надо мной проклятие. — Слезы застлали ей глаза, как туман застилает собой поверхность реки. Она резко вскочила и, отчаянно качая головой, неслышно заходила по комнате — как актриса ходит по сцене, играя сложную трагическую роль. — Я не жалуюсь на жизнь. Я хорошо устроена. Живу в двухкомнатных апартаментах на двенадцатом этаже отеля на Семьдесят пятой улице; окна выходят на парк. Все мои сундуки, все мои баулы сейчас там. С собой я захватила лишь несколько личных вещей, пока не завершатся репетиции. Семьдесят пятая улица — это Истсайд, очень далеко отсюда; а когда репетируешь музыкальную комедию, надо быть наготове двадцать четыре часа в сутки. Таковы требования Шубертов. У меня двухкомнатный номер-люкс в отеле «Чалмерс», очень дорогой, но это слишком далеко от Пятьдесят второй улицы. — Налила себе еще немного виски, и Эндерс заметил, что бутылка уже почти пуста. — Да, да, — говорила она, тихо что-то напевая, словно стакан в ее руках — это микрофон. — Я неплохо поработала — танцевала по всей стране, в самых эксклюзивных ночных барах, — в общем, была заметной фигурой в мире шоу-бизнеса. На меня большой спрос. — Села, подвинулась к нему, тело ее мягко, ритмично раскачивалось в такт словам: — Сиэтл, Чикаго, Лос-Анджелес,