– Пора бы Вилли научиться держать язык за зубами, – Рудольф был шокирован тем, что Вилли может говорить о таких интимных вещах с другой женщиной, говорить с любой женщиной о своей жене. Он больше никогда не станет доверять таким, как Вилли.

Мэри-Джейн засмеялась.

– Не забывай, мы все живем в большом городе, – продолжала она. – Вилли мой старый приятель. Я спала с ним еще до того, как он встретил твою сестру. И время от времени, когда у него дурное настроение или когда ему необходима смена обстановки, он заглядывает ко мне.

– Сестра знает об этом? – Рудольф старался говорить спокойно, не поддаваться нахлынувшему на него приступу гнева. Ах, Вилли, этот непостоянный, блудливый тип.

– Не думаю, – беззаботно откликнулась Мэри-Джейн. – Вилли потрясающе умеет все скрывать. И никто никаких повесток в суд пока не подписывал. Ты не трахал Гретхен?

– Ты что, с ума сошла? Ведь она – моя сестра! – Его голос показался ему визгом.

– Подумаешь, большие дела! – хмыкнула Мэри-Джейн. – Если верить Вилли, то овчинка стоит выделки.

– Ты что, издеваешься надо мной? – Надо же, женщина, старше его, потешается над ним, подразнивает, как простого провинциального паренька.

– А почему бы, черт подери, и нет? – спокойно заявила Мэри-Джейн. – Мой брат трахнул меня, когда мне было всего пятнадцать. На берегу, в лодке-каноэ. Будь паинькой, притащи мне выпить. Виски на столе в кухне. С водой. Льда не нужно.

Рудольф вылез из кровати. Может, надеть что-нибудь, подумал он, натянуть брюки, набросить халат, в конце концов завернуться в полотенце, только бы не ходить перед ней голым, перед этими всезнающими, насмешливыми, оценивающими глазами. Но если он прикроет свой срам, она расхохочется. Он это знал. «Черт бы ее побрал! – выругался он про себя. – Как это меня угораздило попасть в такую передрягу?»

В комнате вдруг стало холодно, и кожа его покрылась пупырышками. Он старался унять дрожь. Открыв дверь спальни, он вошел в гостиную. Расплывчато отражаясь в позолоченных, темных зеркалах, он, ступая по мягким коврам, прошел на кухню. Нащупал пластмассовый четырехугольник на стене и включил свет. Громадный белый холодильник негромко гудел. Перед ним были встроенная в стену печь; миксер; соковыжималка; набор медных сковородок на белой стене; стальная двойная раковина; посудомоечная машина; бутылка шотландского виски в центре красного стола – в общем, не кухня, а голубая мечта любой американской хозяйки, мечта, освещенная ярким неоновым светом. Он взял в шкафу два пустых стакана (а там чего только не было: фарфор, чашки с цветочками, кофейники, большие деревянные мельницы для перца, посуда), слил воду, чтобы была похолоднее, прополоскал рот, сплевывая в раковину, дважды наполнив стакан водой, жадно выпил. В другой стакан налил виски пополам с водой. Вдруг он услышал едва различимый шумок, поскребывание, легкую суету. Обернувшись, он увидел, как из мойки разбежались по сторонам жирные, черные, поблескивающие своими панцирями тараканы, торопливо исчезая в щелях. Неряха, подумал он.

Не выключая свет на кухне, он отнес стакан с выпивкой хозяйке дома, лежавшей в своей почти никогда не простаивающей понапрасну кровати. Наша цель – услужить!

– Спасибо, красавчик, – сказала Мэри-Джейн, протягивая руку за стаканом. У нее были длинные пальцы с заостренными темно-красными глянцевыми ногтями.

Подняв голову с подушки, она жадно выпила. Ее рыжие волосы отчетливо выделялись на бледно- голубом кружевном фоне наволочки.

– А где твой стакан?

– Я уже и так много выпил.

Он потянулся за своими трусами. Взяв их, стал натягивать.

– Ты это что? – тревожно спросила она.

– Я иду домой. – Он надел рубашку, чувствуя большое облегчение от того, что больше не стоит перед ней голый. – Мне нужно на работу в девять утра.

Он надел на руку новые часы. Без четверти четыре.

– Прошу тебя, – сказала она тихим, по-детски капризным голосом. – Не уходи!

– Сожалею.

Рудольф, конечно, ни о чем не сожалел. Мысль о том, что он скоро будет на свободе, одетый и один, только воодушевляла его.

– Ненавижу оставаться одна по ночам, – простонала Мэри-Джейн.

– Позвони Вилли, – предложил он, садясь на край кровати и, натянув носки, просунул ноги в ботинки.

– Я не могу спать, не могу, – жаловалась она.

Он крепко завязал шнурки.

– Все меня бросают. Я все для тебя сделаю. Останься со мной хотя бы до шести, до рассвета, ну до пяти, дорогой, прошу тебя. Я пососу, если хочешь…– Она заплакала.

Слезы, слезы, ночь напролет. Вот он, мир женщин, думал он, вставая с кровати и застегивая рубашку. Стоя у зеркала, он поправил галстук. Рыдания у него за спиной продолжались. Ее волосы растрепались, слиплись из-за пота. Руди вошел в ванную комнату. Десятки флакончиков с духами, бутылочки с жидким мылом, сельтерской водой, снотворные таблетки. Он тщательно расчесал волосы, стараясь изгладить из памяти последние воспоминания об этой ночи.

Когда Рудольф вышел из ванной, она уже не плакала. Мэри-Джейн сидела, выпрямившись, на кровати и наблюдала за ним холодными, суженными глазами. Виски она уже выпила, но стакан из рук не выпускала.

– Даю тебе последний шанс, – хрипло произнесла она.

Рудольф надел пиджак.

– Спокойной ночи! – попрощался он с ней.

Она швырнула в него стакан. Он не стал увертываться, и сверкающий стакан, угодив ему прямо в лоб, отскочил и разбился о зеркало, висевшее над каминной доской из белого мрамора.

– Маленький говнюк! – прошипела разъяренная женщина.

Рудольф вышел из спальни в прихожую и, тихо закрыв за собой дверь, нажал кнопку лифта. Лифтер, глубокий старик, наверное, только и годился на такие вот короткие ночные спуски и подъемы, внимательно разглядывал Рудольфа, когда они неслись вниз по гремящей шахте. Интересно, следит ли он за своими пассажирами, вдруг подумал Рудольф. Может, по утрам составляет их подробное письменное описание?

Лифт, опустившись на первый этаж, остановился. Старый лифтер, открывая перед ним дверь, сказал:

– У вас кровь, молодой человек. На голове.

– Благодарю вас, – ответил Рудольф.

Больше лифтер не произнес ни слова. Рудольф, пройдя через гулкий холл, вышел на темную улицу. Вытащив из кармана носовой платок, приложил его ко лбу. Вскоре он пропитался кровью. После битв остаются шрамы, успокоил он себя.

Он шел, и звуки его шагов отзывались эхом на пустынной улице. Он шел на яркие огни Пятой авеню. На углу поднял голову, посмотрел на табличку. Шестьдесят третья улица. Рудольф колебался, не зная, как поступить. Отель «Сент-Мориц» находился на Пятьдесят девятой, рядом с Центральным парком. «Номер 923». Почему бы не совершить легкую утреннюю прогулку на свежем воздухе? Промокая сочившуюся кровь, он направился к отелю.

Он не помнил, как там оказался.

Нужно попросить у нее прощения, поклясться: «Я сделаю все, что ты захочешь!» Признаться ей во всем, предать самого себя, очиститься от скверны, кричать во все горло, кричать о своей любви, предаться любимым воспоминаниям, забыть о похоти, вернуть нежность, мирный сон, забыть…

В холле никого не было. Ночной портье, сидевший за своим столом, без всякого любопытства посмотрел на него. Он давно привык к возвращению одиноких мужчин-постояльцев, которые долго бродят по давно уснувшему городу.

– Номер девятьсот двадцать три, – сказал он в трубку местного телефона.

Рудольф услыхал гудки. Это оператор звонил в номер. После десятого гудка он повесил трубку. На

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату