– Добрый день, мисс Джордах, – сказал Джон Тинкер, снимая шляпу. Голос у него был тихий, а на его продолговатом дряблом лице такое выражение, словно он только что нашел в церковной книге ужасную, непростительную ошибку.
– Хелло, отец Тинкер, – отозвалась Гретхен.
– Надеюсь, мы вам не помешали, – церемонно сказал мистер Тинкер еще более церковным голосом, чем у своего рукоположенного братца. – Нам нужно поговорить с вашим отцом. Он, надеюсь, дома?
– Да, дома, – ответила Гретхен. – Не угодно ли войти… подняться к нам… мы, правда, сейчас обедаем… но…
– Может, лучше вы попросите его спуститься к нам, дитя мое, – сказал священник. У него был приятный, густой голос, который наверняка вызывал доверие к нему со стороны женщин. – Нам необходимо с ним наедине обсудить одно очень важное дело.
– Сейчас позову его, – сказала Гретхен.
Мужчины вошли в темный коридор, закрыв за собой дверь, словно не хотели, чтобы их кто-то увидел с улицы. Гретхен щелкнула включателем – неудобно оставлять джентльменов в темноте.
Она торопливо стала подниматься по лестнице, уверенная в том, что братья Тинкеры сейчас не отрывают взора от ее стройных ног.
Гретхен вошла в гостиную. Рудольф резал ножом испеченный отцом пирог. Все испытующе посмотрели на нее.
– Что, черт подери, все это значит? – возмущался Джордах.
– Там, внизу, мистер Тинкер, – сказала Гретхен. – Со своим братом, священником Джоном Тинкером. Они хотят поговорить с тобой, па.
– Ну, почему ты их не пригласила сюда? – Джордах, взяв из рук Рудольфа тарелочку с большим куском пирога, впился в него зубами, откусив сразу чуть ли не половину.
– Они отказались. Говорят, им нужно обсудить с тобой какое-то очень важное дело наедине.
Том, облизывая языком зубы, издал чмокающий звук, словно пытался извлечь застрявшую там крошку.
Джордах отодвинул свой стул.
– Боже праведный, – вздохнул он. – Еще и священник! Неужели эти негодяи не могут оставить в покое человека даже в воскресенье? – Он, встал, вышел из комнаты. Все слышали, как он, прихрамывая, тяжело спускался по лестнице к непрошеным гостям.
Джордах даже не поздоровался с джентльменами, ждавшими его в тускло освещенном коридоре.
– Что, черт подери, может быть настолько серьезным, чтобы отрывать рабочего человека от воскресного обеда? О чем это вы хотите поговорить?
– Мистер Джордах, – сказал Тинкер. – Нельзя ли нам поговорить в таком месте, где бы нас не слышали?
– А чем вас не устраивает коридор? – загремел Джордах, стоя на последней ступеньке лестницы, все еще пережевывая громадный кус. В коридоре пахло гусятиной.
Тинкер посмотрел вверх:
– Не хотелось, чтобы нас кто-нибудь услышал.
– Насколько я понимаю, – сказал Джордах, – нам нечего сказать друг другу такого, чего не может слышать весь этот проклятый город. Я вам ничего не должен, вы мне – тоже. – Но все же сошел с последней ступеньки и вывел их на улицу, открыл входную дверь в пекарню ключом, с которым никогда не расставался.
Все трое вошли в пекарню, где единственное большое окно было закрыто брезентовой шторкой по случаю воскресенья.
Наверху Мэри Джордах ждала, когда закипит кофейник. Рудольф беспокойно поглядывал на часы: как бы не опоздать на свидание с Джули. Томас развалился на стуле, напевая что-то неразборчивое себе под нос и отбивая ритм вилкой по своему бокалу.
– Прекрати, прошу тебя, – попросила мать. – У меня заболит голова.
– Извини, – сказал Томас. – В следующий раз для своего концерта приготовлю трубу.
Никакого сладу с ним, с раздражением подумала Мэри Джордах, не может быть вежливым ни секунды.
– Ну что они там делают? – недовольно ворчала она. – В кои веки у нас семейный обед. – Она с выражением обвинителя резко повернулась к Гретхен. – Ты работаешь вместе с мистером Тинкером, – сказала она. – Может, ты там чем-то отличилась?
– Может, они обнаружили, что я стащила кирпич? – насмешливо предположила Гретхен.
– Ну ни одного дня в этой семье никто не может продемонстрировать свою вежливость! – обиделась мать. Она пошла на кухню за кофе. По ее опущенной, сутулой спине казалось, что вот идет воплощение женского мученичества.
На лестнице послышались тяжелые шаги Джордаха. Он вошел в гостиную с абсолютно ничего не выражающим лицом.
– Том, – сказал он, – спустись в пекарню.
– Мне не о чем говорить с Тинкерами, – возразил Томас.
– Они хотят что-то тебе сказать. – Джордах повернулся и снова стал спускаться с лестницы. Томас недоуменно пожал плечами. Он то одной, то другой рукой вытягивал себе пальцы. Обычный его жест перед дракой. Встал, пошел вслед за отцом.
Гретхен нахмурилась.
– Не знаешь, что все это значит? – спросила она Рудольфа.
– Должно быть, какая-то неприятность, – мрачно ответил он.
Он понимал, что на свидание к Джулии теперь обязательно опоздает.
В пекарне на фоне голых пустых полок и прилавка с мраморной крышкой черного цвета оба Тинкера – один в темно-синем костюме, а второй в блестящей черной сутане священника – были похожи на двух воронов, принесших с собой беду.
Все же я его убью, это точно, подумал Томас.
– Добрый день, мистер Тинкер, – сказал он, одаривая его своей невинной детской улыбочкой. – Добрый день, отец!
– Сын мой, – напыщенно, с важным видом произнес священник.
– Вот скажите ему сами, скажите то, что рассказали мне, – вмешался Джордах.
– Нам все известно, – сказал священник. – Клод признался во всем своему дяде, что вполне естественно, на мой взгляд, и верно. Признания влекут за собой покаяние, а покаяние – прощение.
– Поберегите этот ваш вздор для воскресной школы, – раздраженно бросил Джордах. Он прижался спиной к двери, словно намеревался никого не выпускать из пекарни.
Томас молчал. На его лице появилась едва заметная вызывающая улыбочка, такая, которая играла у него на губах всякий раз перед дракой.
– Надо же! Зажечь на холме крест, – возмущался священник, – в такой день, день, который посвящен памяти наших славных парней, павших в боях, в такой день, когда я читал торжественную мессу за упокой их душ у алтаря в своей церкви, и это несмотря на все испытания, нетерпимость, через которые пришлось пройти нам, католикам, несмотря на постоянно предпринимаемые нами усилия, чтобы к нам достойно, как к таким же людям, относились наши заблудшие соотечественники, и вот вам, пожалуйте, такой подлый акт, совершенный кем бы вы думали? Двумя католиками! – Он печально покачал головой.
– Мой сын не католик, – поправил его Джордах.
– Но его отец и мать рождены в лоне католической церкви, – возразил священнослужитель. – Я
