присутствует. Бог Авраама выделил эту временную протяженность. До свершения Он начертал круг.
* * *
Вполне очевидно, что путь, пройденный с тех пор, время, отделяющее нас от Авраама, — две тысячи лет до, две тысячи лет после, итого — четыре тысячелетия, — может показаться нам долгим. Но это — всего лишь миг в глазах Бога, «ибо перед очами Твоими тысяча лет — как день вчерашний, когда он прошел», — справедливо говорится в псалме 89, этом древнем псалме, названном в Псалтири «Молитвой Моисея».
Конечно, есть Моисей, Моисей, которому доверены закон и тяжкая обязанность вывести евреев из Египта. Покончить с привычным укладом, сняться с насиженного места предстоит теперь целому сообществу, этим рабам, закоснелым в своем рабстве и обреченным на то, чтобы ценой сорокалетнего пребывания в пустыне познать свободу, истинную свободу, которая состоит в том, чтобы внимать трансцендентному слову, этому негромкому, мягкому голосу, звучащему в душе.
Да, вот что такое Вера, вот что такое Искупление: Бог учит нас тому, как действует свобода, которую Он нам заповедал. Это — свобода избирать себе жизнь, различать действительное и возможное, не требуя от свободы недостижимого. Свобода — это Вера. Это — способность положиться на голос, от которого исходит смысл.
Она может проявляться со всей силой. Бог и во втором своем Сотворении мира остается Богом. Всё та же свобода за свободу: Бог — это Бог, восклицал Морис Клавель, добавляя на основе этимологического смысла: «Бог — это Бог (во) имя Божие». В жизни какого-либо человека Он может явить Себя со всей очевидностью, мощно, как это случилось с Моисеем и как это наблюдается вокруг нас. В книге, выпущенной в этой серии, Морис Клавель поведал о подобной встрече.
Нагнав Моисея в пустыне, Бог возвестил ему свой умысел — обращенный не на него, Моисея, а на целый народ узников, пребывающих в плену в долине, осененной смертью: «И сказал Господь: Я увидел страдание народа Моего в Египте, и услышал вопль его от приставников его… И иду избавить его» (Исх 3: 7–8).
Я увидел… я услышал… и иду защищать его и «вывести его из земли сей» (Исх 3: 7–8), земли угнетения и смерти, ибо смерть есть угнетение в самом худшем смысле, делающее тщетными все наши усилия, губящее наши надежды, — вывести «в землю хорошую» за Иорданом. Таков первый этап на пути в долину Иосафата, где, согласно Иезекиилю (Иез 3: 7), воспрянут кости сухие дома Израилева, где находится могила, приготовленная для Иосифа Аримафейского и из которой в утро Пасхи восстал живым Христос.
В данном случае Бог явил Себя в Своем могуществе, а вместе с тем и ненавязчиво. И Бог предпочитает именно этот путь, путь негромкого, мягкого голоса, который услышал измученный пророк Илия у выхода из пещеры (III Цар 19: 13).
Когда тесто замешано, а в жизни маленького народа не осталось ничего, кроме ожидания Мессии, и угас, как видно, пыл самых пылких, когда осталась лишь небольшая кучка верных, — происходит событие, лежащее в центре временной протяженности: Трансцендентный нисходит в самое сердце Своего творения. Это событие остается незамеченным; в сбивчивом виде его смысл открывается горстке свидетелей — Марии, Иосифу, Елисавете, Захарии, Анне, Симеону, нескольким пастухам и нездешним ученым. Бог не нуждается в свидетелях для события, сопоставимого лишь с Сотворением мира. В Библии четко сказано, что в начале, когда возникает всё, не было никакого другого сознания, кроме сознания Бога: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою» (Быт 1:2). В начале этого возникновения, в ходе истинного начала Бог доверился только Марии. И лишь в ограниченной мере может восприниматься в качестве свидетеля ее продиктованная чистой верой готовность — подобная готовности Авраама, «который встал» и «поднял», точно во сне, «руку свою» на Исаака. Мария — свидетель чего-то несказанного, что происходит в ней. У нее есть вера, как была вера у Иоанна, когда, увидев пелены, «он увидел и уверовал»[188]. Что делает Бог, то делает для себя, ибо Это должно быть, и по чистой милости Своей Он дает это познать и нам.
Вполне очевидным образом то, что Бог сотворяет, давая жизнь Праведнику, создав совершенное Создание, с которым полностью отождествляет Себя, в установлении связи между двумя естествами: «Бог Бога, истинный Бог истинного Бога, порожденный, но не сотворенный», — то, что Бог сотворяет, Он делает сообразно и соответственно причинам, которые полностью выходят за пределы нашего понимания. Причины, которые нам дано осознать, вторичны, невесомы по сравнению с причиной, единосущей славе Бога.
Что можем мы попытаться уяснить себе, исходя из объективных данных Откровения? Самым второстепенным образом — возможность подражания Христу, Imitatio Christi[189]; это — образ поведения, которым нам, по-видимому, предлагается руководствоваться. Будь такова на деле цель Бога, стал бы Он окружать Свой приход в этот мир такой завесой тайны и такими предосторожностями? Основополагающая, всеобъемлющая мысль содержится в стихе Евангелия от Иоанна (3: 15): «Дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». Цель, как нам известно, состоит именно в этом. Известно нам и то, что таким образом был осуществлен умысел Божий. Вера может включать в себя знание о том, что Бог — это и есть Тот, через которого это было содеяно. Но Бог свободен признавать Веру там, где Ему угодно. «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр 11: 1). Воистину, все взыскующие чего-то или кого-то в ответ на смутную потребность, которая живет в каждом из нас, уже обрели это. Всегда лучше знать свое имя, такова благодать дополнительная; но устремляться на поиски такого знания — это уже благодать достаточная. Всем искренне взыскующим обеспечено своё место; и Бог сумеет сообщить об этом.
Нам известно, что это было необходимо. Такова воля Отца моего, и эта воля — благо.
Необходимость этой воли заключена в абсолютной Свободе. Но состоит ли эта необходимость просто-напросто в том, что присутствие бытия изначального в бытии вторичном (в какой-то точке пространства-времени, увиденной из пространства-времени, ничтожно малой, но вызывающей потрясение всего пространства-времени) было необходимо для того, чтобы наделить плоть человеческую способностью к вечной жизни? Так иллюстрируется, конкретно иллюстрируется — да еще как! — «Я пришел», «Поведу вас», о народ мой! «Пришел», «Поведу»: имелись в виду смерть, преодоление смерти; я видел и слышал ваши страдания и разделяю их. Да еще как! До какой-то степени можно подумать, будто Богу был необходим этот опыт внутри естества бытия тварного, чтобы получить больше возможностей для прощения и Спасения.
Таким образом, это и есть Искупление: полное проникновение бытия нетварного в бытие тварное; это проникновение подобно некоей Свободе; можно сказать, что несотворенная свобода проникала в сотворенные проявления свободы. Да, с Искуплением дело обстоит точно так же, как и с Сотворением мира — с Сотворением возмещающим, как и с Сотворением созидающим; нам не дано познать, каким образом Бог вырвал бытие у не-бытия — у этой мнимой идеи, объективно непостижимой для мысли. Нам известно, мы верим, что это есть. Можно знать и верить, не ведая ни причин, ни обстоятельств: «Верою познаем, что веки[190] устроены Словом Божиим, так что из невидимого произошло видимое» (Евр 11: 3), но нам неведомо, каким образом Бог заставил проявиться всеохватность бытия — не из Себя, но вне Себя, из ничего. Нам понятно, что налицо — всеохватность бытия, что оно здесь — ради реченного Богом Слова, что оно наделено достоинством, свободой и судьбой. Нам понятно, что свобода тварная — оттого, что свобода, хотя и тварная, свобода, о которой можно сказать, что Бог — это свобода, — что свобода тварная привела к трагическому соприкосновению Сотворения мира с точкой, которой Богу хотелось избегнуть.
Нам понятно, что не желая губить Свое деяние, невзирая на искушение, признанием в котором стал Потоп, Бог избрал иной путь, состоящий в том, чтобы проникнуть в этот мир, и Бог позволяет нам различить, что это успешное действие Бога в мире получило свое выражение во Христе: «Блажен ты, Симон […] потому что ни плоть, ни кровь открыли тебе это»[191].
Бог среди нас, Эммануил[192], мертвый и воскресший, есть Христос, мы его узнали, мы — свидетели этой истины, существующей для вас, как и для меня.
Нам понятна возможная необходимость этой необходимости; нужда в ней была очевидной, если Богу воистину было угодно избавить от жестокой бессмыслицы смерти проявления сознания, пребывающие во временной протяженности.
Вы должны понять. Если вы свободны настолько, чтобы избрать даже вызывающую у вас ужас
