Но по досадному стечению обстоятельств татьянин день совпал с седьмым днем 'швата' - годовщиной смерти матери 'Григория Ивановича', о которой предусмотрительно напомнил братец Авраам- Лейб. Пропустить этот день и не помолиться 'за упокой души матери' Попов чувствовал себя не в силах. Не по религиозным, конечно, причинам, а потому, что память о матери была слишком дорога... Гершка Рабинович знал, что своей преждевременной сединой мать была обязана ему, его бегству из родительского дома в гимназию. Он не может забыть, что мать, умирая, просила его ежегодно в день её смерти молиться об её душе.

Но кто же мог предвидеть, что печальная годовщина придется как раз на веселый татьянин день?

И кто мог знать, что Саше вздумается особо пригласить Григория Ивановича участвовать в празднестве?

Безуспешно пытался Григорий Иванович отбояриться. Напрасно он, приводил убедительный довод, что день этот он должен отпраздновать с товарищами в университете.

Саша не принимала никаких отговорок. Своей холеной ручкой она прикрыла рот Григория Ивановича, не желая слушать об отказе, и при этом так многозначительно глядела на него, что бедный Григорий Иванович забыл самого себя и согласился.

В то время, когда Саша так горячо уговаривала Григория Ивановича не расстраивать компании, кто- то произнес пошлейшую поговорку, довольно, впрочем, употребительную и не имеющую в виду кого-нибудь задеть или обидеть:

– За компанию и жид повесился!

Публика весело расхохоталась, а у Григория Ивановича похолодело внутри. Будто хлыстом по лицу ударило слово 'жид', всю оскорбительность которого способен почувствовать только еврей... Фраза эта принадлежала врагу, единственному врагу Попова в этом доме, объявившемуся тотчас же по приезде Саши.

Это был молодой офицер, родовитый князь с двойной фамилией Ширяй-Непятов, известный в доме больше под именем Пьера. Попов не мог бы сказать, почему этот князек произвел на него с первой же встречи гнетущее впечатление. Не понравились ему манеры этого офицерика, его вытянутая в струнку фигура, белый пробор посреди головы, свежие щечки, холеные усики и колючие глазки. Все, что он говорил, казалось Попову нарочитым, искусственным, банальным и плоским... Может быть, это происходило оттого, что к Пьеру весь дом, кроме Саши, относился с подчеркнутым вниманием. Особенно удивляло и возмущало Попова то, что даже чуткая Надежда Федоровна не была свободна от какого-то подобострастного отношения к этому княжескому отпрыску...

'Неужели это - жених?.. - приходило невольно в голову. - Да, да, ясно как день: жених!..'

И Попов возненавидел офицеришку с выстиранным и выглаженным лицом, не выносил его голоса. Пьер платил Попову взаимностью. Он тоже невзлюбил этого 'чернявого' студента, 'восточного человека'.

Так окрестил князь Григория Ивановича по той причине, что лицо его, в общем очень симпатичное (этого никто не отрицал), скорее напоминало грузина, армянина, грека, нежели русского. Откуда у русского такие глаза и такой нос?

Поговорка о 'повесившемся жиде' решила вопрос.

– Не правда ли, Григорий Иванович? - спросила Саша и так сердечно рассмеялась, что Попов сразу забыл обо всем.

Досадно было только, что мысль о 'восточном человеке' пришла в голову именно Пьеру и что слово 'жид', впервые услышанное Поповым в этом доме, произнес тот же Пьер.

'Неужели у меня действительно такая предательская физиономия? Или акцент? Неужто он подозревает?..'

Страхи Попова были напрасны. Пьер попросту не замечал репетитора и не давал себе труда думать о нем. Но и это было не менее досадно.

Попову хотелось знать, как в этом доме мыслят о евреях. Еще интереснее было бы знать, как относится к евреям она - Саша?

Конечно, Попов не стал бы затрагивать этого вопроса, но послушать со стороны, что они говорят и думают об этом, он бы не отказался.

С отъездом Саши закончились все празднества, и жизнь вошла в обычную колею. Особых изменений в доме не произошло, все пошло по-прежнему, и только чувствовалось, что кого-то недостает.

Однако, несмотря на то, что Саша занимала огромное место в сердцах всех членов семьи, никто из них, как заметил Попов, даже не вздохнул при её отъезде, Только одно существо не могло скрыть своих чувств: Глюк. Он тосковал искренне и открыто. Забираясь в комнату репетитора, пес ложился на пол и глядел на Попова глазами, полными безысходной печали. А Попов гладил Глюка по гладкой теплой шерсти, точно хотел выразить ему глубокое сочувствие: 'Я знаю, по ком ты грустишь... Ничего, милый! Есть еще кое-кто, тоскующий по ней не меньше твоего...'

Зима установилась холодная и продолжительная.

Но время шло своим чередом, уходили дни и недели, и каждый сорванный с календаря листок приближал к пасхе.

Семья Бардо-Брадовских благополучно провела семь недель великого поста, говела вместе со всем составом преподавателей и челядью, как полагается всем порядочным православным людям. И только Григорий Иванович Попов чудом отвертелся от исполнения религиозных обязанностей. Ему вообще везло. Он даже не знал, как высоко ценят его в этом доме все, от мала до велика.

– В наше время среди студентов редко встретишь такого молодого человека! говаривал Феоктист Федосеич.

– Такого симпатичного молодого человека! - прибавляла Надежда Федоровна.

Феоктисту Федосеевичу привелось где-то повстречаться с ректором университета и поблагодарить его за рекомендованного репетитора.

– Прекрасный молодой человек! Я им очень доволен. Весьма! - сказал Феоктист Федосеич, благодарно пожимая ректорскую руку. - У вас большое чутье! Вы - знаток людей!

Ректор растаял от комплиментов, взял Бардо-Брадовского об руку и, загадочно улыбаясь, спросил:

– А вы знаете, кто он такой?

– Не знаю... А кто?

– Я вам скажу, но... это должно остаться между нами... Я дал слово... это, видите ли, каприз, пари... словом, тайна...

И, улыбаясь, ректор выдал секрет Попова, упомянув еще несколько раз о том, что он дал слово никому об этом не говорить, а слово, знаете, надо держать крепко!..

Феоктист Федосеич, разумеется, никому, кроме жены, не рассказал об этом. Надежда Федоровна рассказала, тоже по секрету, дочери, а Саша - князю. А князь без особой церемонии разгласил секрет в офицерском клубе и прибавил:

– Если бы не свидетельство ректора, я готов был бы пари держать, тысячу против одного, что он жид!.. Никак не думал, что он из тех самых Поповыx...

– А в бакара он играет?

– Кой черт!

– Ну, так пошли его к...

Григорий Иванович Попов не ошибся, когда предположил, что князя Пьера прочат Саше в женихи. Об