Первым вернулся Сёмка. Его доставили с почетом: на извозчике, в сопровождении городового. Увидев Сёмку одного, Сарра обмерла.

– Сёмочка, Самуличка, Боже мой! А где же папа? Где Бетти? Где квартирант?

Каждый вопрос сопровождался поцелуем в щеку, в губы, в глаза. Сёмка еле вырвался из маминых рук.

– Ну довольно уже, мамочка, пусти меня, ты меня задушишь! - и Сёмка, жестикулируя, как большой, стал рассказывать.

Выйдя из дому, все сели на извозчиков. Они ехали на трех извозчиках. Папа отдельно, квартирант отдельно, а он с Бетти на третьем извозчике, причем тот человек в синих очках сидел рядом с Бетти, а он с двумя околоточными по бокам, против них. И так вот они ехали, ехали, еxали... Затем остановились, кликнув еще одного извозчика, и пересадили на него Сёмку с околоточными, а тот в синих очках с Бетти уехал в другую сторону. Сёмка опять ехал далеко, далеко... Наконец подъехали к большому каменному дому с ярко освещенными окнами. Сёмку ввели в отдельную комнату и посадили на длинную гладкую скамью. Его оставили одного, приказав спать. Но как спать без подушки?.. Сёмка посидел, посидел, а затем все-таки лег и лежал до тех пор, пока действительно не заснул... Сколько он спал - не знает, но когда он проснулся, было уже совсем светло. Около него стоял околоточный, не тот самый, а другой. Околоточный отвел Сёмку в большую комнату с царским портретом. Там сидел человек в больших усах и эполетах и еще один без усов, но вихрастый. Тот, что с эполетами расспрашивал Сёмку, а вихрастый записывал слово в слово. И когда он писал, у него трясся вихор. Спрашивали Сёмку решительно обо всем. Как его зовут, сколько ему лет, где он учится, и как папу зовут, и как маму зовут, и квартиранта. Все, все! Затем стали спрашивать: знает ли он Кириллиху, ее мужа. Знал ли он Володьку? В какие игры он с ним играл? И когда они играли в последний раз? Приходил ли Володька к ним домой? Давали ли ему у них в доме есть, пить игрушки и т. д...

– Ну, а ты что сказал? - спросила мать, любуясь сыном.

– Что же я мог сказать? - ответил Сёмка, разводя руками. - Я сказал всю правду о себе и о Володьке. Сказал, что мы были товарищами, играли вместе, но друг к другу в дом не ходили, что папа его никогда и не видел. И что лучше всех его знал наш квартирант, потому что он с ним занимался. Ну, тогда стали спрашивать про Рабиновича.

– Ну-ну!

– Ну, ничего, я рассказал всю правду! Рассказал, что квартирант никогда бы и не узнал о Володьке, если бы я не рассказал сестре, что у Кириллихи есть сын, которого отец колотит, что Володька ходит в школу, но ему не с кем готовить уроки... А потом, когда сестра об этом рассказала Рабиновичу, он стал ходить к Володьке и готовить с ним уроки.

– И это все?

– Чего же ты еще хотела? Потом спрашивали, что Рабинович говорил о Володьке.

– Ну, а ты?

– Ну, я сказал, что квартирант очень хвалил Володьку, говорил, что он способный мальчик, что у него 'еврейская голова' на плечаx...

Сарра, как ни была удручена, не могла не улыбнуться.

– Так и сказал: 'еврейская голова'?

– Ну что я тебе, выдумывать стану? Потом спросили, о чем шептался Рабинович с папой перед пасхой. Что он делал в 'подряде', где пекут мацу, и что мы ели за 'сейдером'.

– Что ели? - удивилась Сарра.

– Всё-всё спрашивали! И я сказал всю правду: что квартирант с папой совсем не шептался, что в 'подряде' он помогал печь мацу, а за 'сейдером' мы ели много вкусных вещей: мацу, хрен, картошку, рыбу, мясо, оладьи...

Сарра не могла больше сдержаться: обняла Сёмку и стала его целовать. Какой умница! Сёмка был очень доволен собой и вспоминал новые подробности допроса:

– Да, еще я забыл тебе сказать, что спрашивали про кровь.

– Про кровь, горе мне, какую кровь?

– Да про кровь, что мы сделали с кровью?

– С какой кровью?

– А я знаю? Я тебя спрашиваю, с какой кровью?

– Ну, что ж ты сказал?

– Что я мог сказать? Сказал, что не знаю, о какой крови они говорят.

– Ну а они?

– Они говорят: 'Не бойся, мы никому не расскажем!'

– Ну а ты?

– Я сказал, что ничего не понимаю.

– Ну а они?

Сёмка рассердился, совсем как отец:

– 'Они сказали'. 'Ты сказал'. Это - бесконечная история. А я кушать хочу!

Сарра вскочила с места и побежала к шкафу. Но в этот момент вошел Давид. Сарра совсем растерялась. Что делать? Дать ли ребенку кушать, радоваться ли возвращению Давида или горевать о том, что Бетти еще не вернулась? Она еле проговорила:

– А где Бетти? И где квартирант?

– Как где? Разве их еще нет?- спросил Давид. - А я думал, что они давно дома...

Давид прибежал было домой в прекрасном настроении, но, узнав, что детей еще нет, остановился пришибленный.

Оправившись, Давид заговорил:

– Ну и ночь! Ну и утро! Не было печали, так черти накачали! Володька! Чигиринский! И во сне не снилось!

Он стал рассказывать. Досадно, что нет Бетти и Рабиновича. Тогда бы он рассказал все подробно. А теперь можно сокращать. С первой же минуты ареста, рассказывал Давид, он был так спокоен и хладнокровен, как будто вся история его ничуть не касалась. Он ведь знал, что все это ерунда, глупости, не стоит понюшки табаку.

– Чего вы от меня хотите? - спросил он, когда ему объяснили, в чем его подозревают. - Вам хочется непременно навязать мне убийство? Это вам не удастся! Никакого 'ритуала' у нас нет! Вы сами его выдумали! А признаться в том, чего я не делал, вы меня не заставите! Это было возможно сто лет тому назад. А теперь есть, слава Богу, закон, суд и прокурор...

– Вы прокурора и законы оставьте в покое, - ответили ему. - Расскажите лучше, как был убит Чигиринский, пасынок вашего соседа.

– Какие соседи? Что за пасынок? - раскричался Давид. - Я понятия не имею ни о каких Володьках! Знать не знаю никаких Чигиринских! Оставьте меня в покое! Вы хотите посадить меня в тюрьму? Сажайте! Хотите затеять дело? Затевайте! Я ничего не боюсь, потому что моя совесть чиста! Я вам говорил и повторяю, что Володьки Чигиринского я никогда в глаза не видал! Я только знаю, что по соседству живет какой-то Кирилл и что у него был пасынок Володька.

– Ах, вы все-таки знаете, что на свете существовал Володька? - перебили его, думая поймать на слове.

– Конечно, знаю! Почему мне не знать? Подумаешь, какая честь! Я знаю, что этот Кирилл, напившись, избивал до полусмерти своего несчастного пасынка. А больше я ничего не знаю! Ни-че-го!

Тогда у Давида взяли подписку о невыезде и отпустили на свободу.

– Другой на моем месте, - хвастал Давид перед женой, - насиделся бы! И если я так легко отделался, то только благодаря моему умению держать себя с начальством, не дрожать перед полицией.