— Наверно, бродит по колледжу. Когда он голоден, то приходит сюда и слуга его кормит.
Лазарь, казалось, собрался с мыслями:
— Я думал — по крайней мере, преемник. Мне нужен был человек со стороны. Апостолы — люди, они ревнуют друг к другу. Я искал молодого, отчаянного, с огнем внутри.
— Как другие апостолы?
— Да, — согласился Лазарь. — Как другие. Когда обращаешь кого-то в свою веру, нужно, чтобы было кого обращать. Из простого смирного человека выходит хороший прихожанин, но ненадежный христианин, полный огня и веры. Чем больше зла совершил человек, тем больше силы я нахожу в нем. В этом я знаю толк. Я изучил все на себе путем откровений и мук. Церковь — мое призвание, но я самоучка. Вы знаете, я читаю Библию по-гречески? По-гречески. Однажды я нашел старую греческую Библию и решил выучить греческий, потому что думал, что это то же, что древнееврейский. Оказалось, что я ошибся, но зато я выучил греческий.
— Мало кто может таким похвастать.
— Но самое главное то, что я знаю арифметику веры. Убийца — твой будущий мученик, он охотней других становится мучеником. Дуракам этого не понять.
— Расскажите мне, как вы обратили Ноя? — Кола задал вопрос, не думая, и реакция альбиноса мгновенно отвлекла его от мыслей о «Пантеоне».
— Обратил! Я никого не обращал! Когда вы боретесь с человеком и побеждаете — только тогда речь идет об обращении. Вы когда-нибудь слышали, что можно за неделю изменить сущность настоящего вора? Я бился над ним лишь потому, что близилось время дождей и надо было молиться о возрождении. Ной был нам необходим. Мои самые верные ученики — уголовники, отверженные обществом. Один из апостолов — фальшивомонетчик, отбывший в тюрьме пять лет. Другой — единственный член банды, спасшийся от ареста после ограбления банка. Как ни спешил я, но отойти от правила все же не мог. Мне был нужен грешник.
— А убийцы есть? — спросил Кола.
— Один. Он зарезал жену в деревне Угелли. — Взяв себя в руки, после минутного молчания Лазарь сказал: — Я обязан проследить, чтобы Ной снова не стал подонком.
— Вы что-то собираетесь сделать?
— Ничего определенного. Он волен вести себя, как захочет, только не в Лагосе. — Снова страсть закипела в нем. — Я не могу допустить, чтобы он был в Лагосе. Нельзя, чтобы прихожане видели, как он слоняется по базару и лазает по карманам. — Лазарь резко поднялся. — Так вы не знаете, где он? Он, стало быть, шляется где попало?
— Прошу вас, сидите. Он не может быть далеко,
— Пойдемте найдем его.
— Через несколько минут.
— Мы вернемся сюда, мистер Кола, не следует так спешить с работой. Кроме того, с самого прихода я подчинялся вашим законам и был неподвижен.
— С Ноем ничего не случится. Он где-нибудь развлекается.
— Вам не хватает терпения. Даже творец обладает терпением.
— Неужели? Если мы говорим об одном и том же, то разве он не создал весь мир за неделю?
— Прошу вас, давайте разыщем его. Я чувствую себя в опасности, когда думаю о его пути.
— Ладно, если вам нужен перерыв...
— Нет, мистер Кола, дело не в отдыхе. Если кто-то сейчас встретит Ноя и скажет ему: «Украдем курицу», — он пойдет за первым встречным.
— Отчего это вас заботит? Если он сядет в тюрьму, вы же будете спать спокойней.
Эгбо, отвозивший Сими назад к Банделе, увидел Ноя под манговым деревом и остановил машину. Он стоял в кучке бездельников, старавшихся сбить палками единственный плод, висевший в густо-зеленой листве. Эгбо окликнул его, но тот не отозвался, и Эгбо усомнился, Ной ли это. На лице его не было следа недавних переживаний. Должно же было на нем остаться хоть что-то от страшной сцены пожара и безоглядного бегства! Ничего от замученной благодарности, с какой он входил в лифт, ничего от жалобной готовности позировать Коле, ничего от съежившегося беззвучия, с которым он забился в угол машины, когда Эгбо вез его в Лагос, откуда Кола с добычей направился в Ибадан.
— Кто это? — спросила Сими.
— Минутку. — И он зашагал по гниющим плодам, поднимая тучи навозных мух. Он похлопал Ноя по плечу, и тот посмотрел на него ничего не выражающим взглядом. Эгбо вгляделся в него и вновь понял, что воспоминание о пожаре начисто смыто или, может, этого воспоминания никогда не было. Ной очищался от каждой минуты прошлого и знал лишь то, что хочет сбить с ветки манго.
— А ты феномен, — сказал Эгбо.
— Сэр?
— Поехали!
Внезапно проснувшееся любопытство заставило Эгбо подумать, как-то теперь повстречаются Лазарь и Ной. Ему захотелось увидеть воочию эту встречу. Ной весело пошел за ним, хотя — Эгбо мог бы поклясться — вряд ли узнал его. «Чтобы очистить человека, — размышлял Эгбо, — чтобы очистить его до белизны, надо оставить его, как Ноя, мертвым, лишенным жизни и личности чистым листом, на котором кто-то случайно напишет недолговечное слово».
— Ты всегда был такой или это работа Лазаря?
— Сэр?
Сими шутливо ударила его по руке:
— Что ты задаешь ему вопросы, которых он не понимает?
— Да я говорю сам с собой, я бросаю слова, как мячики, в это непробиваемое лицо... теперь я бы даже не мог сказать — лицо отступника. Мы все ошибались, позорно ошибались. В «Пантеоне» нет ни на йоту одухотворенности, иначе бы Кола сразу же раскусил Ноя. Отступничество Ноя не проявление воли, оно просто отказ от бытия, отказ от живой жизни. Он мертв, как луна.
— О чем это ты?
— Ни о чем. Не будь ты людоедкой, из тебя бы вышло что-нибудь в том же роде... — Он выпрыгнул из машины прежде, чем Сими успела его коснуться. Лицо его помрачнело почти мгновенно, и он, волоча ноги, вернулся в машину. Он вспомнил, как однажды назвал отступником деда.
В мастерской из-за мольберта послышался шорох, и он, выжидая, остановился. Наконец белое лицо выглянуло из-за холста. Человек неловко заулыбался.
— Алло!
— Кто вы такой?
— Вы застали меня на месте преступления. Я забрался сюда, чтобы взглянуть на картину. Не терпелось увидеть ее завершение.
Эгбо молча двинулся на человека, подозрительно глядя ему в глаза.
— Вероятно, вы один из друзей Колы. Я Джо Голдер.
— Ах, певец.
— Да. Вы ищете Колу?
— Где он?
— Он только что вышел с человеком из Лагоса. Знаете ли, его дом виден из моего окна, и, когда они вышли, я прокрался сюда, чтобы посмотреть. По правде говоря, я делаю так все время, только, прошу вас, не доносите Коле!
— Пожалуй, у вас есть чему поучиться. Кажется, я единственный человек на свете, всерьез уважающий этого художника.
Джо Голдер по-детски радостно рассмеялся, почуяв в Эгбо собрата-заговорщика.
— Я думаю, что угадал, кто вы на полотне. Правда, я сразу узнал вас. Что вы думаете о последнем персонаже?
Эгбо отвел глаза от собственного, властно влекущего образа на чудовищном полотне. Подобная радуге фигура подымалась не из сухой могилы, но из первозданного газообразного хаоса над водой, обнаженная и
