В методистской церкви на раскладных стульях сидели члены общины в жилетах; они зачитывали места из молитвенников, отпечатанных на фотобумаге, и слушали приехавшего из Портленда раввина. Когда служба завершилась, полдюжины человек дали мне свои телефонные номера на случай, если я захочу еще что-нибудь узнать о Бенде. Вот, значит, какова жизнь в маленьком городе! Я здесь всего два дня, а уже имею успех!

Бенд очаровал меня; через два дня я уже представляла себе мою жизнь здесь. Все же я решила не совершать поспешных шагов и, согласно своему плану, устремилась в Бойсе, штат Айдахо: не помню уже почему, но в конце девяностых жить в этом городе считалось модным. Там я встретилась с двумя приятелями своей подруги – возможно, самой странной парой во всем Айдахо: Джек – высокий, лысый, лет пятидесяти, преподаватель литературы с вкрадчивым голосом, и его взвинченный тридцатилетний бойфренд-тунисец по имени Рауф. На голове Рауфа были выбриты концентрические круги, и он носил футболку с аббревиатурой Департамента полиции Нью-Йорка. Обращались они со мной как с путешествующей особой королевской крови и во время подробнейшей экскурсии по городу не отходили от меня ни на шаг.

Джек и Рауф очень настаивали, чтобы я посетила ярмарку; там я нанесла визит беременной гадалке с чудовищно огромным животом; звали ее Марта, и гадала она по картам Таро. В самом деле: в жизни у меня наметился поворотный момент, так, может, Марта снабдит меня какими-то инструкциями?

– Где я буду жить? – спросила я Марту.

Одним движением сметя мои пятнадцать баксов, она перевернула несколько из разложенных на столе карт.

– На Востоке, – без тени сомнений заявила она.

Имела ли она в виду восточное Айдахо или, например, Ньюарк, осталось загадкой. Еще я спросила Марту, видит ли она в моем будущем нового жениха. Тут у нее вроде бы начались схватки, и она замахала на меня руками. Рассудив, что эти судорожные движения вызваны, скорее всего, естественными причинами и мне не стоит принимать их за ответ, я нашла Джека и Рауфа, и мы вместе отправились на выставку гигантских огурцов.

Я поняла, что Бойсе мне не подходит, и уехала на день раньше, чтобы, преодолев 350 миль, добраться до Солт-Лейк-Сити. Познакомившись со столькими людьми и городами менее чем за две недели, я стала спокойнее относиться к нашему разрыву с Алеком. Но в дни, подобные этому, когда мне долго приходилось катить по пустынному шоссе, я снова начинала плакать. (Душевному спокойствию не способствовало и то, что в те дни одним из самых популярных хитов на радио кантри была песня дуэта Брукс-Данн «Когда я уеду, ты будешь скучать».) Слезы приносят забвение. Все, что в этом «измененном состоянии» могла вспомнить я, это какие у Алека ямочки на щеках и как обворожительно он говорил: «Ну что, ты хорошо трудишься?» – всякий раз, когда звонил мне из полицейской машины. Полностью вытеснилось из памяти его отношение к Дню святого Валентина, суть которого выражала фраза: «Ну, напиши сама себе какую хочешь открытку, а я подпишу».

Вскоре я поймала себя на том, что занимаюсь самобичеванием: да, может, Алек и был паршивцем, но он, по крайней мере, был моим паршивцем. Да, он имел недостатки, но ведь и я не совершенство. Может, все, что нам требовалось, – это еще немного времени? Может, я сумела бы найти способ все изменить? Может, если бы я не была такой нетерпимой, раздражительной, узколобой… может… может, все это было моей виной!

Кончался этот поток самобичевания тем, что ко мне возвращалась способность рассуждать, я утирала слезы и еще больше укреплялась в решимости найти мужчину, для которого день четырнадцатого февраля означал бы любовь и цветы, а не открытие ежегодных автогонок «Дейтона-500».

Солт-Лейк-Сити – самый крупный из городов моего маршрута – оказался кишащей машинами путаницей автострад, над которой висело плотное покрывало смога. Вскоре начало моросить, волосы у меня стали беспорядочно курчавиться, и я двинулась в Рино. Застолбив место в дешевом мотеле и посетив местный гимнастический зал, я отправилась в синагогу. Там за столом сидела женщина-раввин. Я рассказала ей, что пережила разрыв с любимым человеком, хочу начать новую жизнь, никого в городе не знаю и прошу совета, стоит ли мне обосноваться в Рино.

– Не делайте этого, – сказала она. – Рино – плохое место для одиноких женщин.

Не имея семи пядей во лбу, я все же поняла, что раввин городка с небольшой еврейской диаспорой не стал бы противиться ее пополнению без веских на то оснований.

Так мое турне оборвалось на неожиданной ноте: меня отринул раввин Рино. С чувством выполненного долга я вернулась в Беркли за вещами. Я переезжаю в Бенд, и этот город – именно то, что мне нужно. Тщательно продуманный план принес плоды.

Я позвонила родным, намереваясь сообщить им о разрыве с Алеком и переезде в город, о котором они, конечно, никогда не слышали. Я надеялась, что пораженные новостями родные не подвергнут особой критике мое решение.

– Бент? – переспросила сестра. – Ты переезжаешь в Бент, штат Орегон?

– Нет, – сказала я. – Бенд. С «д». Как в слове «дом».

– Бенд? – спросил отец. – Это что, город для бедных?

Желаемый эффект был достигнут. Мои новости выбили родню из колеи. Но стоило мне начать расписывать найденный мною райский уголок, как мама тут же устремилась в атаку.

– А там хотя бы есть одинокие мужчины? – сурово осведомилась она.

– Ну конечно, есть, – ответила я, злясь, что мама спросила об этом, а заодно и на себя, поскольку не имела об этом ни малейшего понятия.

Так как большинство друзей знали о моей «Обана-Сюза!», я рассчитывала на более позитивную реакцию с их стороны, но чаще всего она выражалась словами: «Ты что, девка, охренела?» Они начали заключать пари, сколько я там протяну, и почти все сошлись во мнении, что даже не продлю годовой абонемент в гимнастический зал.

Нэнси вкатила мне двойную дозу откровенностей. Мне пора вернуться в лоно семьи, считала она, а не отгораживаться от всего мира в выбранном наудачу городишке – да еще таком, откуда до ближайшего крупного города (Портленда) надо добираться три часа, к тому же через гигантскую горную цепь (Каскадные горы). Но этот совет дала женщина, снимавшая восемнадцать лет одну и ту же квартиру.

– Ты ведь никого там не знаешь, никого во всем штате, – убеждала меня Нэнси, – ты даже не ходишь на