отработанный воздух. Его подвижные веки быстро-быстро заморгали, выжав из остекленевших глаз пару слабых ручейков, безнадежно затерявшихся в глубоких морщинах. Затем, проведя широкими ладонями по своим седым длинным волосам, он очень тихим голосом сказал:

– Ну, здравствуй, Максим. Долго же ты ехал.

– Дел много было, – виноватым голосом произнес тот, – первое время от службы отходил.… Работу надо было еще найти, освоиться….

«Почему я, собственно, перед ним оправдываюсь?» – удивился Максим сам себе, но в то же время он чувствовал абсолютное психологическое превосходство сидящего рядом с ним человека. Непонятная сила этого седого старца полностью подчинила его волю. Максим чувствовал себя провинившемся школьником.

– Отошел от службы? Нашел работу? – не меняя положения своего тела, спросил старик. Он вновь положил руки на бедра, только теперь глаза его были закрыты.

– Нет, ничего не получается, – опустив голову, признался Максим, – болит у меня все здесь.… Егор во сне приходит постоянно.

С этими словами он прижал свою правую ладонь к груди и закрыл глаза. Совершенно некстати захотелось разрыдаться.

– И что он тебе говорит? – спросил старик.

– Ничего. Только смотрит на меня очень серьезно, словно укоряет в чем-то.

– И все эти годы ты не можешь себе простить, что оставил его там, в ложбине?

Максим медленно поднял голову и, развернувшись всем телом к старику, застыл с округленными глазами и открытым от удивления ртом.

– Этого не может быть, – еле слышно, одними губами прошептал он, – эту историю я не рассказывал никому.

– Эту историю я узнал не от тебя, – все так же спокойно и тихо продолжил старик. – И все же ответь, это важно для тебя.… Ты думаешь, что там, под Макавой, ты поступил неправильно?

– Я не должен был его оставлять, – уверенно сказал Максим, – я не исполнил свой долг.

– Но в любом случае с одним пистолетом на двоих у вас не было никаких шансов выжить. Неужели ты, Максим, полагаешь, что вы оба должны были погибнуть? – задал вопрос старик.

– Да… Конечно, – уже не так уверенно произнес Максим, не смея отвести своего взора от лица этого таинственного деда.

– А теперь послушай меня, только очень внимательно, – старик открыл свои большие вежды и, повернувшись к Максиму, впервые за все время разговора заглянул ему прямо в глаза, – если бы ты и Егор должны были умереть в Афганистане и в этом заключалась бы ваша задача, то, поверь мне, вы бы оба там и остались. Но поскольку ты еще дышишь и страдаешь, значит, дело твое – я не имею в виду работу – тебя еще ждет, и ты к нему никак не готов. И самое печальное, что и не пытаешься это осознать. Об этом Егор тебе во снах и сигналит, только ты его не слышишь, потому как совершенно растворился в своей печали, дурень.

От этого неожиданного и по-отечески произнесенного слова «дурень» Максим словно проснулся от какой-то навязчивой и очень давно приставшей к нему спячки. А старик тем временем продолжал:

– Неужели все те испытания – а это были очень серьезные проверки, которые ты прошел на той войне, – так ничему тебя и не научили? Заруби себе – если дышишь, значит, обязан жить, а не только есть, пить, искать работу и разбираться со своей девчонкой. Жить – это значит находить и решать свои задачи, с которыми ты сюда пришел, а найдя истинные ответы, раствориться в них; другого здесь никому не начертано. Только вот осознать это по-настоящему способны немногие. А у тебя, – тут старик на мгновение задумался, словно решая, говорить или нет дальше, но, немного помолчав, он все же продолжил: – …У тебя, Максим, есть шанс понять свою задачу. Она достаточно серьезная, ты даже не в силах себе представить, насколько. Но понять ее можешь только ты сам, настойчиво над этим работая. И еще открою тебе один секрет – на этом пути заложено осознание нашего земного Счастья! Того самого, для которого люди созданы, как птицы для полета. Егор это понял, потому и ушел спокойно, сейчас у него совсем другие дела. А ты нужен здесь, очень нужен, Максим, и тебе в любом случае будут помогать до последнего… До последнего твоего дыхания! А теперь иди, тебе пора. Все, что ты должен был здесь обрести, ты получил. Я не уверен, что мы когда-нибудь еще увидимся, но никогда не забывай наш разговор и будь очень внимателен к окружающему тебя миру. С сегодняшнего дня он будет более чуток к тебе и поистине станет твоим преданным наставником.

Удачи тебе на пути!

Ярко-оранжевый диск легко коснулся далекой морской кромки, символизируя завершение этого чудесного теплого дня. Все отшумевшее за день суетливое насекомое царство, послушно повинуясь неумолимым ритмам природы, лениво расползлось по своим уютным, надежно замаскированным сухой травой норкам. Сытые и довольные удачной рыбалкой морские чайки важно расселись по прибрежным скалам, деловито устраиваясь на очередной ночлег. И даже неугомонные обитатели морского дна смиренно замерли в прохладных глубинах, покорно встречая надвигающуюся ночь. Только две черные худые цапли, одноного торчавшие весь день посреди полуиссохшего, покрытого соленой коркой болота, не изменили своей неподвижности.

Жизнь умолкала, но только на время, чтобы завтра с первыми лучами животворящего неутомимого Солнца своим могучим и радостным порывом вновь оживить притихшие окрестности, наливая землю, воздух и море своей вечной созидательной силой.

Уже спустившись с холма, Максим остановился, чтобы обернуться и в последний раз взглянуть на этого вещего и таинственного деда, прямой и неподвижный силуэт которого гармонично сливался с темнеющим пейзажем. «Вот это человек! Можно сказать, что это уже и не человек; он что-то более тонкое и совершенное, чем мы все, обычные и ежеминутно суетящиеся. Сложно даже представить, какие задачи в этой жизни ему пришлось решать, но безусловно, непростые, ох, непростые! Глядя на его духовную мощь, все наши бессмысленные, но кажущиеся столь важными мирские дела просто растворяются, как предрассветный туман в горячих лучах восходящего Солнца.

Не знаю, смогу ли я когда-нибудь стать таким, как этот старик или Егор Чайка, но жить, захлебываясь обыденностью, я уже точно не смогу. Уж лучше искать свою задачу – по крайней мере, в этом есть смысл. Ведь не может быть, чтоб такой человек мог ошибаться, как не могут ошибаться Солнце и Луна, Ветер и Море, Звезды и Ночь…. Во всяком случае, я это проверю».

Магазин от ручного пулемета Калашникова на 45 патронов. – Прим. авт.