это был по необходимости длинный процесс.

В сценарии «Генеральная линия» он был показан в досъемках; картина была обогащена прозрением будущего, но сопротивление было уменьшено и картина стала менее эмоциональной.

Власть земли, про которую писал Глеб Успенский, и власть тьмы, о которой так гениально писал Толстой, и гибель старой совести под влиянием денег, и новые преступления, и невнятность совести Акима, который может произнести только «тая… тая…» и не может выразить точно, внятно требований старой человеческой совести. Все это реально существовало.

Намечались два пути коллективизации. Коллективизация через развитие кооперативного хозяйства, через создание обычных товариществ, путем объединения людей вокруг сепаратора. И другая генеральная линия – со сплошной коллективизацией.

Второй путь тоже реален, но и ему надо, как и в трагедии, время.

Иначе наступает головокружение от успехов.

Шла первая волна коллективизации.

Сценарий «Генеральная линия» был начат в мае 1926 года. Договор на сценарий заключен в сентябре. В ноябре Эйзенштейн производил в Ростове-на-Дону съемки картины и продолжил их в декабре на Северном Кавказе.

Был начат сценарий. Это был сценарий медленной сравнительно коллективизации, путь от той бедности, когда люди пахали на коровах (а такие случаи были).

В основе картины Эйзенштейна рассматривалась история женщины Марфы Лапкиной, женщины некрасивой, дошедшей почти до гибели в прежней жизни и медленно выбирающейся со дна отчаяния.

Надо улучшить скот. Это можно сделать при помощи обобществленного хозяйства, покупая породистых быков для случных пунктов.

О многом было рассказано в сценарии Эйзенштейна и Александрова, рассказано, как в поэме.

Эти встречи быка с коровой были даны как свадьба, которая обыкновенно сопровождалась в народе шутками очень нескромными.

Умер первый бык – умерла первая надежда. Но живы телята.

Одновременно пришел сепаратор.

Сценарий, так задуманный, выражал определенную реальность и мог бы превратиться в картину.

Он был построен как фиксация пробуждения отдельных людей, как закрепление ступеней их самосознания. Может быть, поэтому он снят обостренным методом «беспереходной игры».

Изменение решений о ходе коллективизации пришло не сразу.

Убыстрение этого хода создавало великие надежды. Вокруг Тулы, где существовали паточные заводы, процесс коллективизации так убыстрился, что несколько районов оказались охваченными сплошной коллективизацией.

Искусство торопливо, оно жаждет золотого века, оно тоскует о золотом веке, как Дон-Кихот, как Раскольников. Оно видит этот золотой век, работает на него так, как это делают революционеры. Реальность мечты отразилась в съемке «Генеральной линии».

«Генеральная линия» пережила много стадий в своем сотворении. Она не могла следовать как тень за тем процессом, который совершался в стране. Это не прямое отражение того, что происходило в стране.

В работу над «Генеральной линией» вошел архитектор Андрей Буров. Мне хочется здесь напомнить о тебе, старый друг Эйзенштейна и мой. Андрей Буров, ныне покойный, доктор технических наук, изобретатель, автор книг по архитектуре и прекрасный строитель. Он был одним из создателей сборного бетона, формовал крупные бетонные блоки, хотел получить их сразу с определенной структурой и как будто случайно по этой причине ввел в бетон стеклянное волокно, стеклянную вату – это давало особую мраморность деталям; потом он исследовал их на разрыв и на давление, исследовал этот декоративный материал как новый материал для структуры здания. Оказалось, что материал обладает повышенной прочностью. Тогда он попробовал связывать стеклянное волокно со смолами и получил материалы, которые годились даже для построения самолетов.

Осознание материалов, переосмысление материалов – это часть поступательного движения человеческой жизни. Надо оторваться от мысли об обычных свойствах камня, обычных свойствах дерева. Человечество пересоздает материалы, из которых строит свою жизнь. Вероятно, оно может создать и гибкий бетон и бетон, недоступный для блуждающих токов.

Интеллектуальный монтаж существовал не только в понимании Эйзенштейна. Он существовал в нашей жизни, очень трудной, многократно нами переосмысляемой. Андрей Буров увлекся физикой, создал свой институт в старой церкви, просушив ее инфракрасными лучами; он вымостил двор плитами камня, соединил камень решеткой зеленой поросли.

Для Эйзенштейна он создал декорации будущих колхозов.

Я помню большое здание, которое было проткнуто деревом, дерево не срубили, оно охватывалось полукруглым легким балконом. «Для чего так?» – спросил руководитель съемки. «Мы все шутники», – ответил Андрей Буров. Так когда-то ответил церковному цензору Веронезе, оправдываясь в композиции картины «Брак в Кане Галилейской». Он говорил, что художники, как и сумасшедшие, должны обладать некоторой свободой и что он поэтому имеет право на первом плане дать римского воина, у которого пошла носом кровь, потому что ему нужно красное пятно в этом месте. То, что говорил художник, было шуткой.

Искусство граничит не с безумием, но граничит через шутку с изобретением, его шутки иногда пророческие.

Но какая веселая картина была лента «Генеральная линия» в новых кусках! Стада свиней переправлялись через реки, текло молоко, подымались хлеба, шел пир на весь мир. Масленица – это не только сезонный праздник, это не только карнавал, как об этом говорится в хороших книгах Бахтина. Праздники уборки винограда в Греции, осенние праздники уборки урожая в Европе, забой скота, потому что не было холодильников и не было способа кормить весь скот зимой, изобилие колбас, окороков, вина, как бы истребление этих запасов создавали шутку. Изобилие кормило искусство, создавало дерзость, насмешку. Для нового материала пригодилась бы новая форма, которая уже намечалась в монтаже.

Я расскажу историю, которую кроме меня может помнить только Григорий Александров.

В те далекие времена кинофабрики снабжались деньгами через банки и должны были отчитываться непосредственно перед банками в продукции и получать новые деньги по мере выполнения плана. Однажды работа над «Генеральной линией» задержалась. Я говорю «однажды» потому, что Сергей Михайлович работал стремительно и экономно, он ставил рекорды скорости съемки, умел поспевать к сроку так, как великие писатели умели сдавать рукописи к сроку, к выходу журнала. «Броненосец «Потемкин» вместе с монтажом сделан в три месяца. Это сроки небывалые. Восторг перед работой, опьянение работой, изобилие ее рождают изобилие в телесном смысле этого слова.

Надо было оправдать картину перед банком. Мы знали, что приедут люди из банка, экономисты, бухгалтеры, будут все учитывать. Покажут им документы – это сделают директора картины.

Художник должен показать самую картину. Картина была не готова. Тогда Эйзенштейн из множества кусков составил, я бы сказал, карнавальную картину об изобилии. Бык покрывал корову, рождались телята; молоко лилось реками, превращалось в масло; плыли, покрывая воду треугольными головами, стада свиней, шли овцы; и все это перебивалось статуэтками свиньи с чернильного прибора Сергея Михайловича, и эта свинья посылала всем фарфоровые поцелуи. Это было очень красиво, очень убедительно, потому что труд – это не только страда, но и страсть.

Деньги из банка тогда на съемку получили.

Через несколько дней Сергей Михайлович сказал мне, пришедшему на студию: «Давайте посмотрим еще раз картину». Нам ответили: «Куски уже размонтированы».

Мы не всегда знаем, где побеждаем. Иногда переходный момент, задержка в процессе создают новый материал. Так был найден чугун при изготовлении железа. До этого железо получалось прямым путем из руды; получение чугуна было браком, случайностью – чушкой.

Но чугун, литье – это было новое качество материала, которое прежде считалось браком. И сейчас иногда говорят «чушка чугуна».