В зале, где собирались участники симпозиума, к ним немедленно протолкался 'непривычно стремительный', по выражению Фирсова, Николай Николаевич Астахов.

— Ради Бога простите, это срочно! — заговорил он, хватая за руку Катерину. — Прошу вас, помогите: я встретил одного известного врача испанца… Катерина Остаповна ведь знает испанский? Мы с ним совершенно не понимаем друг друга! — он поволок её за собой точно бык, тянущий на пашне плуг.

— Я ненадолго! К началу непременно подойду! — только и успела крикнуть Катерина своим товарищам, остолбенело глядящим им вслед; потом остановилась и, не без труда выдернув руку из его цепких пальцев, строго сказала: — Господин Астахов, вы забываетесь!

— Я так и знал, что ты рассердишься! — подчеркнуто смиренно проговорил он, но раскаяния в его голосе Катерина не почувствовала. — Но ты, мой ангел, сама виновата: сбежала от меня чуть свет, ничего не объясняя — что я должен был подумать? А вдруг насовсем? Ты на что-нибудь обиделась?

— Твое занятие утренней зарядкой произвело на меня огромное впечатление.

— Ты несправедлива ко мне, друг мой. Представь, я просыпаюсь, а моя богиня, разметав по подушке невозможной красоты черные кудри, спит… без задних ног. То есть я хотел сказать, спит так сладко, что жалко будить… А во мне, как назло, будто проснулось три безумных Астахова! Мне захотелось схватить тебя, зацеловать, залюбить! Согласись, такое варварство ты бы не поняла… Вот и стал я дурную силу гимнастикой изгонять.

Катерина, не выдержав, прыснула.

— Конечно, тебе смешно! Когда-то я и сам смеялся над влюбленными, теперь вот Бог и наказал. Воистину, седина в бороду — бес в ребро!

— И что же ты от меня хочешь?

— Хочу, чтобы ты всегда была со мною рядом: сегодня, завтра и всегда!

— Ты делаешь мне предложение? — изумилась Катерина.

— А ты против?

— Но ведь я… замужем!

— Разве мы живем в странах, где запрещены разводы?

— Разводы… После одной проведенной вместе ночи?

Катерина задавала вопрос за вопросом, потому что вовсе не была уверена в том, что именно так и нужно поступить. Чувство Астахова обрушилось на неё как снежная лавина: от неожиданности даже перехватило дыхание, даже оглядеться не успела, а её уже куда-то тащило.

Прежде в её жизнь дважды вмешивался случай, круто все менявший, оба раза она легко отдавалась на волю этого случая, но тогда она была одна, ей не о ком было беспокоиться, не за кого принимать серьезное решение. Теперь же она заколебалась: как переживет это муж? А сын?

Она так и сказала:

— А как же Пашка?

— Твой сын? Он будет вместе с нами, я обещаю любить его, как родного сына!

Просто у него все получалось! Он один все решил! Катерина не поняла, что его торопливость вызвана прежде всего… неуверенностью в себе! Еще вчера ему казалось, что разница в возрасте станет непреодолимым препятствием между ними, что он никогда не влюбится в женщину на двадцать лет моложе… Теперь же он вспоминал то один случай из истории, то другой, когда и вовсе молоденькие девчонки любили дряхлых старцев. Взять того же Мазепу! А самому Астахову до дряхлости прямо-таки далековато…

— А почему ты не спрашиваешь, люблю я или нет своего мужа? — спросила его между тем Катерина.

— А я и так знаю — не любишь. Потому осталась у меня. Просто на легкомысленную женщину ты не похожа. Наверное, когда-то он против твоей воли надавил на тебя, может, взял силой и с той поры тебе кажется, что его иго сбросить невозможно… Симптом раба… Вчера была, видимо, первая попытка восстания.

Почувствовав, как напряглась в его руке рука Катерины, он успокаивающе коснулся её губами.

— Если я ошибся, ты не должна обижаться, просто улыбнись моему непониманию. А если я прав? Стоит ли обижаться на правду?

Она проследила глазами за толпой людей, устремившимися в зал заседаний.

— Извини, Николя, я должна идти к своим.

Астахов шел рядом — его пугала даже мысль о расставании. Он не убедил ее! Единственная женщина его жизни была по-прежнему далека, несмотря на все усилия.

— Катюша! — он придержал её за локоть. — Нам нужно поговорить!

Она попыталась сделать протестующий жест, но он остановил её руку.

— Тут есть одна красивая липовая аллея…

— Скажи, Коля, — не отвечая на его настойчивость, медленно заговорила Катерина. — А может здесь, в Берлине, кто-нибудь следить за мной: немцы или русские?

— Хочешь сказать, ты почувствовала слежку?

— Почувствовала. Только не пойму, кто может мною интересоваться? Я же ничего плохого не делала! Или проведенная с тобой ночь имеет отношение к политике?

— Конечно имеет, душа моя! Столь бурное наступление на твою крепость и есть политика влюбившегося с первого взгляда! — он захохотал, но тут же будто подавился смехом, и в глазах его мелькнул испуг. — Неужели это из-за меня? Да как они посмели!

— Кто такие — они?

— Не волнуйся, мой ангел, я сделаю все, чтобы тебя это не коснулось…

Теперь перед Катериной был совсем другой человек: волевой, собранный, решительный.

— Слушай меня внимательно: в зале садись в кресло с самого края. За минуту-две до окончания доклада ты потихоньку поднимайся и иди к выходу. Я буду ждать тебя в такси у подъезда. Мы их обманем! — он гневался и радовался своим придумкам, как ребенок. — А пока врачи в зал заходят, пойдем, я тебя и вправду с испанцем познакомлю, чтобы в крайнем случае ты могла его предъявить всем интересующимся!..

На симпозиуме читали последний на сегодня доклад. Известный немецкий врач-хирург. Ей почти не пришлось его переводить, все взял на себя профессор Шульц. Термины в докладе были настолько специфическими, что, автоматически переводя, Катерина толком не понимала, о чем речь? Шульц же попутно комментировал перевод, что его товарищам безусловно было интереснее.

Когда председательствующий спросил сидящих в зале, нет ли у них вопросов к докладчику, к Катерине подошел служитель и сказал, что её ждут у входа. Она шепнула Шульцу, что ей необходимо выйти, на что тот согласно кивнул, не отрывая взгляда от докладчика. Она встала, краем глаза отметив, как дернулся Петруша, сидевший за три кресла от нее. 'Даже если он немедленно кинется следом, все равно не успеет!' — мстительно подумала Катерина.

Было часов пять пополудни. Осенняя липовая аллея уже изрядно облетела — желтые с багряным листья шуршали под ногами живым ковром, а догорающее закатное солнце бросало сквозь ветви теплые лучи света. У них обоих отчего-то щемило в груди, чему, вероятно, немало способствовали отзвуки далекой шарманки, играющей 'Сказки Венского леса'.

— Я тут поразмыслил на досуге, — высокий худощавый Астахов, говоря, наклонялся к уху Катерины — она доставала ему лишь до плеча, — и понял, что был неправ. Я напугал тебя своей поспешностью. Но кто мог ожидать, что все случится так быстро? Оказывается, влюбленные люди глупы и самоуверенны! Им кажется, что предмет их страсти непременно должен отвечать им с такой же силой и быстротой. Теперь поздно гадать, что было тому виной: ностальгия по родине — Астаховы никогда не жили от неё вдали — или пресловутый бесовский возраст… Да и кто бы мог устоять: среди кокетливых немецких фройляйн вдруг русская красавица!

Катерина подняла на него свои черные глаза.

— Не хочу тебя разочаровывать, Николушка, но я — украинка.

— Это пустяки. Мы ведь давно перестали выяснять: где Россия, где Малороссия… Веками бок о бок… Возможно, мой образ ещё более поблекнет в твоих глаза, Катенька, но хочу сообщить, что я заранее согласен на все твои условия! Если скажешь, что к принятию решения ты не готова — что ж, буду ждать.