– Так зонтика же у тебя нет. – Развел руками Михаил Яковлевич. – Иначе бы ты ко мне с таким вопросом просто не пришел бы. Или есть у тебя этот зонтик, но ты не знаешь где, или не умеешь его открывать. Вертишь в руках, как бесполезный предмет…

– Ладно, хватит… – Прервал лепилу Лакшин. – Анализ я твой слышал. Вывод тоже. В общем, пошел расслабляться и получать удовольствие.

Кум натужно улыбнулся, понимая, что будь даже совет Поскребышева именно тем, что ему, оперативнику, необходимо, он все равно не сможет его выполнить в полной мере. Теория звучала прекрасно, но воплощение ее в жизнь вызывало у Игната Федоровича большие сложности. Кроме того, несмотря на то, что Михаил Яковлевич и употреблял простые и понятные слова, но общий их смысл непостижимым образом ускользал от майора. Вместо рационального осмысления речей Поскребышева, Лакшин воспринимал их сугубо эмоционально. Он не знал, правильно ли делает, но почему-то получалось именно так, и начальник оперчасти ничего менять в этом не хотел. Ибо эмоции, которые он выносил из разговора с пронаркоманившимся доктором, были положительные. Однако состояние, в котором сейчас пребывал Игнат Федорович, можно было назвать умиротворенным. И это ощущение тихой радости не смогло поколебать даже появление взмыленного прапорщика.

– Вот вы где! – Жбан, запыхавшийся, с вылупленными глазами, несколько секунд переводил взгляд с врача на кума, не понимая, как они могут так просто тут сидеть и улыбаться, когда в зоне происходит ТАКОЕ. – Тут Синяка замочили! И еще какого-то зычка!

– Синяка, говоришь? – Переспросил Лакшин.

– Да! – Лихорадочно закивал головой прапорщик. – Они прямо из воздуха появились! Мертвые!

– Из воздуха? – Спросил Поскребышев. – Интересно, как им это удалось?

– Да не знаю я. Зычки так базарят.

– А ты им и веришь? – Тоном психотерапевта поинтересовался Михаил Яковлевич.

– Поверишь тут… – Неопределенно замотал головой Жбан. – Так вы идете или нет? Там уж скоро пол зоны набежит…

– Я думаю, надо навестить приконченных. – Встал Поскребышев и направился прямо на прапорщика. Тому пришлось посторониться, пропуская врача. Следом вышел и Лакшин.

Едва проснувшись, Котел помчался на плац. Ему не терпелось при свете дня посмотреть на картину, которая ночью заставила его несколько часов стоять на месте. Но никакого черепа на фронтоне больнички не оказалось. Вместо пиратского символа там было вырезанное в камне странное колесо с восемью спицами. Причем спицы выступали за обод, заканчиваясь сплюснутыми луковками. По обе стороны колеса находились изображения каких-то людей. Тот, что справа, сидел на каком-то столике, скрестив ноги пятками вверх. Ладони его были сложены так, что вытянутые пальцы правой смотрели вниз и влево, а левой, соответственно, вправо и вверх. Второй человек восседал на таком же постаменте, но его ноги были опущены вниз. В левой руке он держал колокольчик, а в правой – странную ажурную конструкцию, которую Исаков затруднялся даже описать словами. Завхоз смутно помнил, что где-то, когда-то он уже видел этих святых, а в том, что это святые, не было никаких сомнений, ибо за их головами виднелись круги, могущие быть лишь нимбами. Но так же Игорь подозревал, что это были не православные святые. Но тогда как они могли здесь оказаться?

Не имея возможности ответить на этот вопрос, Котел вернулся в отряд и застал там полный бардак. Зеки уже встали, и добрая половина их выглядела так, словно все они ночевали под одним и тем же мостом, в одной грязной канаве. Пепел и Шмасть, проворонившие вчера приход чумазых, теперь наверстывали упущенное, заставляя второсменников чистить и себя, и запачканные одеяла. Все три бугра не отставали от шнырей, подгоняя едва шевелящихся, невыспавшихся зеков пинками и тумаками.

Убедившись, что его поднадзорные на месте, Исаков, миновав толпу, отколупывающих с курток и штанов куски глины и вытрясающую из одежды угольную пыль, прошел в каптерку. Там, на столе, уже стояла запаривающаяся банка с чифирем. Не став дожидаться шнырей, завхоз отлил себе полстакана, залпом выпил. В горле запершило и от кипятка, и от крепости чая. Подавив рвотный импульс, Котел закусил конфеткой, и принялся задумчиво смотреть в окно на локалку. Там была та же картина, что и в коридоре. Все чистились. Про себя Игорь отметил, что двигались зеки как-то не так. Конечно, в этом шевелении присутствовала и сонная одурь, но было и еще что-то непонятное, зловещее.

Внезапно, завхозу вспомнились кадры какой-то кинохроники. Эту программу он смотрел еще на воле, в ожидании футбола, лениво поглядывая не экран. Там показывали расстрел в фашистском концлагере. Приговоренные к смерти сперва рыли траншею для своих похорон, а потом, чтобы пули не попортили их обноски, медленно раздевались донага.

И вдруг сейчас, в движениях зеков Игорю померещилась та же самая обреченность, словно все осужденные вдруг получили не подлежащую обжалованию «вышку», и теперь лишь создавали видимость деятельности, чтобы, обладая на данный момент лишь неким подобием жизни, дотянуть свое, потерявшее всякий смысл существование, до логического финала.

Неожиданно, среди копошения зеков, возникло стремительное движение. Посмотрев в его сторону, завхоз заметил черную фигуру, быстро пробиравшуюся сквозь людскую толпу. Расстояние было небольшим, и не узнать Лешку Колесо, правую руку Крапчатого, было невозможно.

– И чего, это, этому мерину тут понадобилось? – Спросил сам у себя Котел, внезапно понимая, что уже знает ответ и ответ этот ему категорически не нравится.

В каптерке восьмого отряда блатной появился лишь минут через десять. Вслед за ним ввалились шныри, Хват, Молоток и Глыба. Вся верхушка отряда оказалась в сборе.

Игорь не поворачивая головы, следил за этим явлением в отражении оконного стекла.

– Эй, завхоз! – Нагло рассмеялся Колесо, – Проснись, ты серешь!

Исаков, не реагируя на подначку, молча повернулся к визитеру. Тот, ожидая какой-нибудь реакции, ненадолго умолк, выжидающе пожирая глазами Исакова. Наконец, поняв, что даже «здравствуй» от него не дождешься, блатной заученно проговорил:

– Крапчатый решил лагерь разморозить.

Бригадиры переглянулись, а Котел, который подозревал, что Колесо прибежал, чтобы сообщить именно эту новость, продолжал спокойно молчать. Блатной по-своему понял неразговорчивость Игоря, и едва