мелких сельских хозяев, социал-демократической и коммунистической. Необходимо будет также проинформировать советское руководство о настроениях, царящих в данное время в венгерской армии, о движении Сопротивления, которое охватывает все более широкие слои офицерства. Следует также договориться с советскими руководителями о том, что после освобождения Будапешта Советский Союз признает действующий сейчас в подполье Венгерский фронт законным правительством Венгрии, единственным выразителем политической воли венгерских народных масс.
Все, о чем говорил мне в воскресенье 12 ноября Золтан Тилди, было сформулировано в виде меморандума Венгерского фронта, который и должна была отвезти в Москву наша делегация для передачи советским компетентным лицам.
Зашла речь и о технической стороне нашего перелета, и тогда Иштван Тот сообщил, что пилот, намеченный для выполнения этой задачи, похитит самолет с секешфехерварского аэродрома, а на следующий день, в понедельник 13 ноября, в восемь часов утра члены делегации должны встретиться под Шиофоком, на пустоши Гамаса, на которой оборудован аэродром подскока. В заключение Золтан Тилди, ссылаясь на ситуацию на фронтах и важнейшую роль, которую играют военные в движении Сопротивления, попросил меня возглавить делегацию. Мы попрощались, и Золтан Тилди заверил, что письменные полномочия и переведенный на русский язык текст меморандума Венгерского фронта, подписанные руководителями трех партий, входящих в Венгерский фронт, привезут на аэродром политики — члены нашей делегации».
— Вот тебе отчет, написанный по «свежим следам», ничего нового я об этих событиях не могу сообщить тебе. Впоследствии очень многие задавали мне вопрос о том, как я принял столь «неожиданное» решение. Поскольку, вероятно, он интересует и тебя, я расскажу об этом.
Имеется в виду следующее: почему я, профессиональный военный, не имеющий никакого отношения к деятельности политических партий (в довершение ко всему — левых партий), стал заниматься нелегальной деятельностью? Откуда взялись у меня смелость и мужество, что привело меня к решению перелететь на сторону Красной Армии, которую в то время официальная пропаганда называла не иначе как «азиатской ордой»? А ведь я еще собирался взять в «путешествие» свою молодую жену? А как же присяга, устав, чувство долга?..
Не вдаваясь в лишние подробности, отвечу так. Я уже говорил: твоя бабка воспитала меня на скромную пенсию мужа-железнодорожника и доход с небольшого виноградника, находящегося неподалеку от Дебрецена. Солдатскую карьеру я выбрал случайно, вследствие чего, будучи на армейской службе, я все-таки как бы оставался вне ее, так и не став по-настоящему солдатом. В последние мирные годы, которые я провел в Дебрецене, мне удалось использовать эту возможность существовать вне армии. К примеру, уже будучи лейтенантом и старшим лейтенантом, я окончил юридический факультет Дебреценского университета, изучал языки. Именно изучение юриспруденции обострило во мне интерес к социальным проблемам… Кроме того, на хуторе Халане, где был наш виноградник, я имел возможность наблюдать жизнь батраков, нищету, в которой влачили жалкое существование местные крестьяне и лесорубы. И хотя в то время я, разумеется, не видел пути преодоления этой нищеты, выхода из этого бедственного положения, я обратил внимание на различие между классами, на противоречия между образом жизни, материальными и духовными возможностями различных классов и прослоек тогдашнего венгерского общества.
Первые два десятилетия после окончания империалистической войны 1914–1918 годов Венгрию называли страной «трех миллионов нищих», имея в виду ужасную бедность народных масс в нашей, наполовину феодальной, наполовину капиталистической стране. Режим Хорти не мог создать крупную промышленность, обеспечить работой миллионы людей, не мог решить острейшие социальные проблемы. Вместо этого хортисты пытались ревизовать Трианонский мир, чтобы любой ценой восстановить границы «империи святого короля Иштвана».
В наши дни, когда положение в Центральной и Восточной Европе обстоит совсем иначе, здесь образовано такое экономическое объединение, как Совет Экономической Взаимопомощи, и создан он для взаимной пользы и процветания всех стран этого региона.
Теперь мы находимся в авангарде среднеразвитых в экономическом отношении стран. Произошло это потому, что мы научились считаться с реальностями, научились устанавливать взаимовыгодные двусторонние и многосторонние связи с другими странами, государствами, прежде всего со своими соседями, среди которых особое место занимает великий Советский Союз, экономический и сырьевой гигант, чьи природные богатства поистине несметны…
Утром 16 октября я на своем автомобиле прибыл из Марамароша через Дебрецен в Будапешт. На улице Юллёи во дворе училища Людовика был назначен сбор штаба нашего корпуса. Там из уст нашего командира Ференца Фаркаша мы услышали о провале плана регента, связанного с его первым обращением к венгерскому народу, а затем мы узнали о том, что Бела Мик-лош вместе со своим начальником штаба Кальманом Кери перебежал к русским.
— «Перебежал» или «перешел»?
— Выражение «перебежал» в отношении Белы Миклоша я считаю правильным и спустя тридцать лет. Командующий армией вместе с двумястами тысячами солдат может перейти на сторону бывшего противника, но, бросив свою армию, он считается перебежчиком. Итак, немного придя в себя после услышанного, я отпустил своего шофера и, сев за руль, к вечеру был уже в Хусте, в штабе 1-й венгерской армии, брошенной Белой Миклошем. У меня не было тогда четкого представления о том, что я должен делать, но я чувствовал, что за 24 часа ситуация в стране резко изменилась. Ведь еще вчера нас вызвал в Будапешт Янош Вёрёш, чтобы мы направляли и обеспечивали выход страны из войны. Но после путча Салаши ход событий в Карпатах должна была взять в свои руки армия. Появилось пусть отдаленное, но все-таки сходство с событиями 19 марта: армия на востоке еще может исправить то, что вновь безнадежно испортила в Будапеште.
Итак, вечером 16 октября я появился в городе Хусте в штабе 1-й венгерской армии и попросил рассказать мне о сложившейся обстановке в 1-м отделе штаба полковника генерального штаба Ласло Секели. На основе его рассказа можно было сделать вывод, что после исчезновения Белы Миклоша и Кальмана Кери среди оставшихся старших офицеров царил разброд, но к поступку Миклоша и Кери большинство относилось отрицательно. Вероятно, я уже говорил об этом, но считаю нужным еще раз повторить: Бела Миклош допустил ошибку, когда он, прибыв из Пешта с идеей перехода на сторону Красной Армии, за десять недель не сделал ничего для того, чтобы психологически подготовить хотя бы своих самых близких помощников, старших офицеров, к возможному развитию событий.
Я так и не понял поведения Белы Миклоша. В уставе любой армии мира написано, что командир не имеет права бросать своих солдат на произвол судьбы. Если бы Бела Миклош послал Кальмана Кери, чтобы тот получил необходимую информацию и возможные указания от бывшего противника, тогда это было бы понятно. В случае если бы Салаши и направил бы к нему своего эмиссара, нового командующего армией — нилашиста, Бела Миклош мог бы легко с помощью военных жандармов задержать и нейтрализовать его. А если бы ему стали угрожать немцы и попытались бы применить силу, Бела Миклош, имея под своим командованием 200 тысяч человек, мог оказать им достойное вооруженное сопротивление.
Однако все произошло совсем иначе: армия, оставшаяся без командира, армия с пошатнувшейся дисциплиной стала легкой добычей нилашистов; Салаши и его приспешники легко установили над ней контроль, а потом и полностью подчинили ее вермахту. Причем венгерские части численностью более батальона не могли находиться рядом друг с другом.
После этого 1-я венгерская армия для нас практически перестала существовать.
— Как известно, Гитлер тщательно подготовил путч нилашистов. Хорти же думал: гитлеровцы выведут свои войска с территории Венгрии, как когда-то из Финляндии, которая, конечно же, была для фашистов второстепенным театром военных действий, не имеющим никакого стратегического значения…
Тогда, в Хусте, всего этого я, разумеется, не знал.
Признаюсь: у меня мелькнула мысль о том, что и мне, вероятно, следует отправиться следом за Кальманом Кери и Белой Миклошем. Технически осуществить это было нетрудно, так как линия фронта в то время была нечеткой. Однако, расположившись на ночлег в своем автомобиле и размышляя над случившимся, я пришел к выводу, что в этой армии, где почти не осталось здравомыслящих офицеров, акции одиночек никакого значения иметь не будут. Надо было искать каких-то новых союзников.
На рассвете я завел машину и спустя несколько часов снова был в Будапеште.
