море светящихся огней, чувствуя, как от этой неописуемой красоты на глаза наворачиваются слёзы.

Мне было интересно слушать женщин в толпе, которые обсуждали модный шопинг. Я жадно внимала их разговорам о том, что в Москве все вещи стоят намного дороже, чем в Европе или в Америке, и что какую бы вещь ты здесь ни приобрёл, то по сравнению с Европой всегда останешься в проигрыше. Именно так я в первый раз узнала, что нужно покупать вещи на распродажах по окончании сезона, что там можно выбрать достаточно престижные и стильные вещи по разумной цене. Особенно мне нравилось слушать о загранице, – я никогда в ней не была и, наверное, уже никогда не побываю. Я завидовала тем, кто имеет возможность много ездить, знакомиться с миром и делиться с другими своими впечатлениями.

Когда я представляла, что мне придётся вернуться домой, в свою деревню, я судорожно рыдала и кусала губы до крови. Я понимала весь ужас моего положения, и мне становилось невообразимо жаль себя. Если я уеду обратно, то в моей душе образуется такая пустота, что даже страшно об этом подумать. Москва необходима мне, как морфинисту требуется доза его жизненно необходимого наркотика. Москва – это моя любовь, а как можно жить дальше, если из жизни исчезнет любовь? Я могу жить только в атмосфере любви, потому что без неё жизнь слишком скучна и тосклива. И у меня ничего нет. Ничего, кроме моей любви… Когда я приезжаю в Москву, я наслаждаюсь каждой минутой нашей близости и, несмотря на все трудности, связанные с познанием этого города, ощущаю себя по-настоящему счастливой. Познакомившись с этим городом, я почувствовала, что жизнь здесь не может пройти бесцветно, – здесь всё бурлит, и дразнит, и обещает успех.

Как только я приезжаю на родину, чтобы проведать сестёр и братьев, мне становится жутко плохо – как будто от похмелья после грандиозной пьянки. Я выхожу из своего ветхого дома, и мне хочется кричать. Кричать от серой, безысходной мрачной пустоты. Кричать при виде пьяных родителей, босых голодных сестёр и братьев, проживающих несчастливое детство… Кричать от горы пустых бутылок, тараканов и жуткой грязи… Я начинаю ломать голову, как же мне наполнить хоть каким-либо смыслом эту жизнь, и не нахожу ответ: что бы я ни делала, что бы ни создавала вокруг себя, никакого смысла нет и уже никогда не будет. В моей деревне меня хватало ровно на сутки. Отец ужирался до чёртиков и постоянно клянчил у меня на бутылку. Мать рылась в сумке в надежде найти кошелёк и стащить его содержимое. Я всегда оставляла ей деньги на малышей и брала с неё клятву, что ни копейки не будет потрачено на выпивку. Мама клялась, обещала, что всё пойдёт только на благо семьи и будет истрачено со здравым смыслом. Я уезжала с тяжёлым сердцем и… почти ей верила, а затем узнавала, что деньги были пропиты предками, а моим братьям и сёстрам досталось разве что только на хлеб…

В этот день Сергей взял меня прямо в кабинете. Просто закрыл дверь на ключ и спросил, что я выберу: остаться на улице без гроша или продолжу работать в клубе под его покровительством. Я выбрала второе… Выбрала и не пожалела.

Я не могла бы назвать себя его любовницей. Наверное, любовница – это что-то более близкое и ценное. Мы занимались сексом у него в кабинете не часто. За это он давал мне зелёную улицу: менеджер и хореограф относились ко мне с особой благосклонностью, составляя концертную программу под меня. Конечно, меня не любили другие девушки-танцовщицы. В лицо улыбались, заискивали, а за глаза поливали грязью и ненавидели. Но я научилась не обращать внимания на то, что шепчут у меня за спиной. Меня не интересовало мнение обо мне других людей. Моя жизнь не нуждалась в чьём-то одобрении, и у меня не было времени, чтобы из-за кого-то расстраиваться, с кем-то спорить и кому-то что-то доказывать.

Мои соседи по коммуналке знали, что я стриптизёрша, – ведь я возвращалась только под утро и спала до трёх часов дня. В моей комнате везде висели концертные костюмы, перья, накидки, парики, валялись сапоги на высоченных каблуках. Эти наряды я приобретала на свои деньги и держала их дома из-за того, что мои напарницы, в моё отсутствие, могли смело затушить о костюм бычок и прожечь дырку, порезать, оторвать камни.

Так вот, соседи по коммуналке считали меня грязной девкой, а стриптиз – порнографией и пошлостью. Им было невдомёк, что профессиональный стриптиз – это очень эстетично и сексуально. Главное, чтобы девушка была пластична, относилась к делу с душой и на неё было приятно смотреть. Это радует глаз и чрезвычайно заводит. Тело женщины совершенно и достойно восторженных мужских глаз. Если танец красивый, то он и смотрится одухотворённо.

Меня всегда удивляли и напрягали люди, называющие стриптиз аморальным и недостойным уважения. Мол, девушки, танцующие стриптиз, непременно все лёгкого поведения. Можно подумать, что те, кто его не танцует, тяжёлого. Для меня симпатичны те, кто считает, что стриптиз – это искусство.

– Аня, то, чем ты занимаешься, – это пошло и грязно, – как-то заявила мне подвыпившая соседка. – Уж лучше мыть полы, чем быть стриптизёршей, – старалась она меня пристыдить.

– Лучше танцевать стриптиз, чем ходить с ведром и шваброй, – совершенно спокойно ответила я.

– Я бы ходила со шваброй. Всё же не перед мужиками голой порхать.

– А почему бы и не порхать, если есть что показать?! – парировала я.

– Зато с моей гордостью всё было бы в порядке, – не унималась соседка.

– Я своё уже со шваброй отходила, когда ещё школьницей сельский клуб мыла, пока он не закрылся. А что касается гордости, то какой с неё прок? – заметила я, всматриваясь в морщинистое и усталое лицо женщины, которая всю жизнь проработала крановщицей, ушла на копеечную пенсию и теперь, наедине с телевизором и драгоценной гордостью, заливала своё одиночество алкоголем. – Гордость в карман не положишь. На хлеб не намажешь.

– Знаю я, чем вы там занимаетесь, – продолжала обличать меня соседка, с презрением и некоторой завистью наблюдая, как я глажу модные шмотки. – Вы же там не только танцуете, но и с мужиками спите. Любой ночной клуб – настоящий бордель.

– Я сплю с владельцем клуба. Этого вполне достаточно, чтобы не растрачивать себя на другие, беспорядочные половые контакты, – всё так же невозмутимо сказала я, чем привела соседку в состояние, близкое к шоку.

– И тебе не стыдно?!

– Нет.

– И напрасно! Твоя профессия аморальна. После работы девушки уезжают с клиентом зарабатывать на хлеб насущный уже другим образом. Не за зарплату же они работают. Это завуалированная и легальная форма проституции. Как же ты будешь смотреть в глаза своему будущему мужу? Никому не понравится, что его жена – бывшая стриптизёрша. Должна же быть хоть какая-то нравственность, достоинство и женская гордость!

– Будет муж, будет и пища для размышлений, – холодно ответила я.

– С такими моральными запретами, как у вас, лучше вообще не жить. Хорошо рассуждать про нравственность, когда на руках московская прописка и крыша над головой. А когда ни крыши и ни прописки, тогда понятия о достоинстве и нравственности смотрятся совсем в другом ракурсе. И я не понимаю, почему люди относятся к девушке со шваброй в руках лучше, чем к красивой, уверенной в себе девчонке, танцующей на сцене ночного клуба.

– Нина Львовна, может, вам таблеток каких принести?

…Я вздрогнула, отвлеклась от мрачных мыслей и посмотрела на стоящую в дверях секретаршу.

– Женя, спасибо, у меня есть таблетки. – Я немного занервничала и поправила очки. – Если что- то потребуется, я обязательно тебе скажу.

– Я отменила на сегодня все встречи, как вы и сказали. Переношу всё на следующую неделю.

– Спасибо. Я ещё немного посижу в офисе и поеду домой. Что-то я совсем плохо себя чувствую.

– Нина Львовна, у вас даже голос охрип. Может, вам сразу поехать домой и отлежаться?

– Нужно закончить кое-какие дела.

– Новая машина ждёт вас внизу. Служба безопасности выделила вам двух профессиональных охранников. Один будет и водителем. Вы его раньше видели, просто особо не пересекались. А другой новенький. Его недавно приняли, но у него очень хорошие рекомендации. Начальник службы безопасности Эдуард Генрихович хотел их лично вам представить, но я его не пустила в кабинет. Сказала, что вы простыли и плохо себя чувствуете.

– Правильно. Пусть познакомит меня с ними перед отъездом.

– Я тоже ему это сказала. Нина Львовна, у нас с вами мысли совпадают, – слегка покраснела девушка. –