– Смотри, кто тебе не дает. Ты можешь посмотреть его в спальне. Я в зале сплю.

– А я хочу на кухне.

– Я тоже много чего хочу! – вновь прокричала я и почувствовала, что уже не могу справиться с собственной злостью. – Но ведь ты же живешь не один и ты должен со мной считаться.

– А кто ты такая?

Последний вопрос прозвучал как пощечина. Я посмотрела на мужа беспомощными глазами и еле слышно произнесла:

– Я твоя жена. Я всю ночь работала. Я очень устала, и я хочу спать.

– Почему ты по ночам работаешь?

– Потому что мне хорошо платят. Я вынуждена кормить нашу семью. Вот ты сейчас намазал масло на хлеб и собрался съесть бутерброд, но ведь ты даже не поинтересовался, откуда у нас в доме хлеб и масло. Тебе вообще безразлично, откуда в нашем доме берутся продукты? Ты просто привык открывать холодильник и брать все, что считаешь нужным. Так вот, чтобы в этом холодильнике никогда не исчезали продукты, я должна хоть немного поспать и опять выйти на работу.

– Сядь. Поговорить надо, – неожиданно сказал мне Андрей и нервно закурил сигарету.

Я украдкой зевнула и села напротив. Затем тоже закурила сигарету и, выпустив дым, произнесла:

– Андрей, может, ты на работу пойдешь? Тяжело в четырех стенах сидеть. На работе ты быстрее придешь в себя, все-таки среди людей будешь. Общение в твоем случае просто необходимо.

– Я сам уже от этого всего устал. Понимаешь?

– Понимаю. Я тебе говорю: попробуй поработать, и ты быстрее все вспомнишь. Заживешь нормальной, полноценной жизнью.

– Я боюсь, – стряхнул пепел в пепельницу Андрей.

– Кого?

– Людей.

– Но ведь ты же среди них живешь. Как же можно их бояться?

– Да и как я могу выйти на работу, если я ничего не умею.

– Почему ты ничего не умеешь? Ты же за руль сел и сразу поехал, моментально вспомнил, как машину водить. Андрей, ты же классным водителем был. Зачем прозябать в четырех стенах? Все врачи в один голос говорят о том, что, чем быстрее ты начнешь жить активной жизнью, тем быстрее все вспомнишь и заживешь, как раньше. Поехали прямо сегодня к тебе на работу. Может, будешь работать хотя бы несколько часов в день. У тебя очень хорошие ребята в коллективе. За тебя все очень переживают.

– Да как я буду работать, если московских дорог совсем не знаю? – возмутился Андрей.

– Да долго ли их узнать! Карту дорог изучишь.

– Не хочу, – решительно заявил Андрей.

– Почему? – задала я вопрос поникшим голосом и затушила сигарету.

– Потому что я из дома выйду и обратно домой дорогу не найду, – ударил по стене кулаком Андрей. – Выйду и опять через полгода в Сибири окажусь.

– Это страх, – произнесла я. – С ним нужно бороться. Я тебя очень хорошо понимаю.

– Да ни черта ты ничего не понимаешь! Целыми днями только и показываешь, как тебе одной тяжело. Совершенно не хочешь понять, что мне еще тяжелее. А то ты у нас вся такая бедная, несчастная, одинокая, пашешь целыми днями, света белого не видишь. Посиди в моей шкуре! Почувствуй, что это такое – заново родиться.

Я изумленно подняла глаза и не выдержала:

– Андрей, проще всего сидеть на этой кухне и жаловаться на судьбу. Но ведь нельзя сидеть сложа руки. Нужно что-то делать. Ты же сам себя здесь заживо хоронишь. У тебя же руки, ноги и голова есть. Подумаешь, памяти нет, но ведь и без этого можно жить.

Я бросила взгляд на стоящую в раковине грязную посуду и укоризненно произнесла:

– Неужели трудно было хотя бы посуду помыть. Я же на работе.

– Это не мужское дело, – отрезал Андрей.

– Вот видишь, ты знаешь, что такое мужское дело, а что – женское. Тогда мне скажи: зарабатывать деньги и тащить на себе всю семью – это женское дело? Но ведь я это делаю. Делаю, потому что мне деваться некуда. И ты хоть немного должен меня понимать и жалеть.

Видимо, Андрею не нравился тон нашего разговора, и он пренебрежительно отмахнулся.

– Надоело мне все. И ты тоже мне надоела.

– Андрей, а ты сам себе еще не надоел?

– Надоел, – честно признался Андрей и, поддерживая голову руками, о чем-то задумался.

Я смотрела на него пристальным взглядом и ощущала острую душевную боль. Я все больше и больше приходила к мысли о том, что мне жутко неуютно рядом с Андреем. Что наше некогда теплое гнездышко стало для меня слишком неуютным, тесным и мрачным. Я даже спать тут не могу. Ни спать, ни есть, ни дышать. Мне хочется оставить этого человека и никогда его больше не видеть. Да и не только не видеть, но и ничего о нем больше не слышать. Он слишком чужой, и он совсем не тот, кого я любила. Мне хочется его бросить, но где-то в подсознании сидит мысль, что этот человек болен, а я не имею права бросать того, кто попал в беду.