– Ты что, с луны свалилась? Какой кондиционер? Это же тебе не номер люкс навороченной гостиницы.

– Так как же жить в непроветриваемом помещении?

– Таня, вот так и живем. Что есть, то есть. Человек привыкает ко всему.

– В тюремной камере и то окно есть, – заметила я. – Пусть маленькое, с решеткой, но есть. Хоть иногда солнечный свет проникает. А тут как в подземелье – только искусственное освещение. Поневоле начинаешь чувствовать себя кротом.

– Не скажи. В тюрьме ты так картошечку не пожаришь. Иногда Олег добреньким бывает и разрешает дверь на чуток приоткрыть, проветрить. Правда, при этом проветривании он сам присутствует.

Не говоря ни единого слова, я собрала с пола окровавленные полотенца и пошла в направлении ванной комнаты. Открыв дверь, я обнаружила только старенький ржавый унитаз и старую раковину с допотопным краном. Ни о каком душе и уж тем более ванне не могло быть и речи. Помня о том, что ванны тут очень часто являются роскошью, я бросила полотенце в раковину и крикнула:

– Вика, а душа здесь нет?!

– Ты что, не видишь?

– Вижу.

– Тогда зачем спрашиваешь?

– Подумала, может, у меня обман зрения.

– У тебя не обман зрения, и душа здесь нет.

– А мыться-то как?

– Мыться – как получится. Там рядом с раковиной банка литровая стоит. Полотенца вешай на бельевую веревку. И смотри, воду экономь. Иначе Марьяна по ушам надает. Если истратишь воды чуть больше, чем положено, проблем не оберешься.

Когда я развесила полотенца и вновь зашла в комнату, Вика поставила сковородку посреди стола и протянула мне вилку.

– Хорошо, что мы не голландцы и можем есть столько, сколько захотим. А то их система питания просто убийственная. Весь день голодные ходят, а на ночь наедаются до пуза.

– Я слышала, что они горячую пищу только вечером едят, – заметила я, кладя в рот горячую картошку.

– Это вообще мрак! Голландцы утром пьют лишь кофе. В двенадцать часов все едят кусок хлеба с сыром (лишь сыр, ничего больше!), в три часа снова кофе. И ровно в шесть часов вся Голландия ужинает горячей едой. Они очень удивляются, как мы кушаем два-три раза в день горячую пищу. Никак не могут понять! Я как-то пыталась объяснить двум голландкам, что я утром, в обед и вечером кушаю горячую еду. Что родители научили меня не есть всухомятку, так как это не полезно для здоровья. Они так удивились и целый день рассказывали другим, какая у меня странная культура, и удивлялись, как это так люди могут три раза в день кушать горячую еду. Также они не понимают, как можно есть еду с хлебом. Для них хлеб существует для того, чтобы есть его в двенадцать часов, а не вместе с едой вечером. И голландцы очень удивляются, если я прошу кусок хлеба есть вместе с супом или другой едой… Прикинь!

Вика достала из холодильника пару бутылок пива и протянула одну из них мне.

– Давай за знакомство!

– Я не пью пива.

– Как знаешь, но больше мне тебе предложить нечего.

– А мне ничего и не надо. Я и так в последнее время не пойми что употребляла. (Я подумала о таблетках, которыми пичкал меня Хенк.) Да и виски недавно пила. Организм вконец ослаб: кровь из носа не могли остановить.

– А я пивка выпью.

– Вика, а ты здесь как оказалась?

Я украдкой посмотрела на костыли и осторожно спросила:

– Я смотрю, у тебя ноги нет?

– Я инвалид, – совершенно спокойно ответила Вика.

– Ты не обижайся, пожалуйста, что я тебя об этом спросила.

– Да ты что, дура? С какого перепугу я должна обижаться? Если бы у тебя ноги не было, я бы тоже задала тебе этот вопрос. Я в Тамбове проституткой работала.

– Проституткой?

– Ну да. А что тебя так сильно удивляет? Ноги я лишилась в двенадцать лет, когда попала под колеса самосвала, которым управлял пьяный водитель. Я из неблагополучной семьи. Отец умер от пьянства. Мать еще жива, но пьет, как сапожник. Короче, дома нищета, вечно пьяные мужики, которые сожительствовали с матушкой. А потом она с дядей Колей сошлась, и они на пару пить стали. Когда мне было четырнадцать лет, матери дома не было, этот дядя Коля меня изнасиловал. При этом он говорил, что я, одноногая малолетка, должна радоваться такому повороту событий, потому что на такую уродину-инвалидку никто и никогда не залезет. А еще он пригрозил мне, что если я расскажу матери о том, что произошло, то он просто меня убьет и где-нибудь закопает. Я знала, что он не шутит. У него две судимости и все тело изуродовано страшными наколками. Просто жесть! Даже над глазами написано «Не буди».

Вика замолчала и принялась пить пиво.

– И что было дальше? – задала я вопрос, думая о том, как же много на свете разных искалеченных женских судеб, но тем не менее мы все чем-то похожи.