— Знаешь. Ты боишься, что со мной произойдет то же, что с Лорой Онасис. Она ведь тоже не хотела продавать корабли?

Я внимательно посмотрел на сестру.

— Возможно, все и не так плохо. Меня убрали значительно мягче.

— Они считали тебя менее опасным?

— Нет, они нашли мое слабое место — Елену. Туда и ударили. Наш с тобой противник — человек очень рациональный. Лишних сил он не тратит, кровь без нужды не льет.

— Мне становится все интереснее, кто этот неведомый враг, — горько усмехнулась Ира.

— Со временем узнаешь, — я приобнял ее за плечи. — Кстати, о Лоре. Я еще летом дал приказ тайно скупать акции ее компании. Продолжай это делать, только постарайся без огласки. Это важно. Почему, скажу позже. Извини, я немного устал сегодня, хочу отдохнуть часок. Давай подробнее поговорим после обеда? Мне нужно кое-что рассказать тебе о работе корпорации.

Она кивнула.

— Кстати, забыла сказать. Звонили из полиции. Такой вежливый ротмистр... Морозов умер. Они хотят взять у тебя показания. Извиняются, говорят, такая процедура.

— Как умер? — удивился я — Я же был у него утром.

— Скончался через десять минут после твоего ухода. Сердечный приступ.

— Вот как? Ладно, я поговорю со следователем.

— Шура, ты его не... — она подозрительно посмотрела на меня. — Ведь у вас там в ушу есть всякие удары... отсроченной смерти или как-то так?

— Нет, ударов отсроченной смерти не было, — покачал я головой. — Хотя в какой-то момент мне не хотелось, чтобы он жил дальше.

— Ты никогда не был мстительным.

— Я и сейчас не стремлюсь отомстить, я просто забочусь о будущем.

Я вышел из дворца митрополита. На душе было мерзко. Да что там говорить, я был откровенно зол на себя. Филарет, как я и предполагал, оказался исключительным занудой. Конечно, я встречался с ним раньше, но только на официальных приемах, в присутствии огромного количества народа, где всегда имел возможность отвязаться от не в меру энергичного митрополита с помощью нескольких вежливых и ничего не значащих фраз. Теперь, связанный обязательством перед государем, я был вынужден больше часа выслушивать монолог его высокопреосвященства. Именно монолог, потому что, вопреки ожиданию, Филарет вовсе не пытался о чем-то со мной посоветоваться, а лишь обкатывал на мне тезисы своих грядущих выступлений: перед лицом грозной опасности запретить распространение всех неправославных учений в «традиционно православных землях» и пропаганду «новых богомерзких учений» по всему миру, призвать всех православных бороться против бесовства и утверждать свет истинного христианства. Все это в разных интерпретациях я слышал уже не однажды, и мне стоило немалого труда переварить новую порцию этой каши. В конце концов, наскучив пустой болтовней, я прервал излияния Филарета:

— Все, что вы говорите, ваше высокопреосвященство, чрезвычайно интересно. Безусловно, ваша паства оценит все сказанное вами по достоинству. Но я не советовал бы вам вступать в противоборство с Гоюном.

— Вы считаете, князь, — Филарет пристально уставился на меня, — что бороться против бесовства не есть долг каждого христианина?

— Бороться против бесовства — долг каждого честного человека, — ответил я. — Просто каждый должен выбирать задачу по силам. Мудрый воин не выходит на бой, который не сможет выиграть.

— Так вы считаете, что святая церковь не в состоянии справиться с Гоюном? — спросил Филарет.

— Конечно, нет, — продолжал хамить я. — Между вами разница, которая и определит ход соперничества. Гоюн умеет слушать оппонента, а вот вы, к примеру, Владыко, слушаете только себя. Гоюн сражается с реальным противником, а вы себе противников выдумываете. И пока вы гоняетесь за призраками, Гоюн имеет все шансы нанести вам смертельный удар в самое уязвимое место.

— Но государь вас рекомендовал как, гм, эксперта по китайским верованиям. Значит ли это, что его величество ошибся в вас и вы не в состоянии найти слабые места в учении Гоюна?

— Отчего же? Я-то могу найти слабые места, но вы не в состоянии в них ударить. Ваше вмешательство только усилит Гоюна. Он мастер. Неумелая атака на него опасна для самого атакующего, ибо он всегда найдет возможность извлечь выгоды из суеты своего врага.

— Например?

— Ну, например, ваша нетерпимость может испугать неправославное население и сорвать экуменическую работу патриарха. В результате русская православная церковь утратит часть своего влияния в России, а Россия — часть своей популярности в мире. Вы оттолкнете тех, кто мог бы стать нашим союзником, а уже Гоюн постарается утешить этих отвергнутых.

— Но, ваша светлость, — на лице Филарета появилась глумливая улыбка, — число православных неуклонно растет даже среди традиционно неправославных народов. В Америке ежегодно тысячи католиков и протестантов переходят в нашу веру. В буддийских странах — сотни тысяч. Даже Европа становится все более православной.

— Американцы и жители бедных азиатских стран переходят в православие только потому, что главная православная держава, Российская Империя, — это еще и самая богатая и развитая страна в мире. Они хотят быть причастными к ее успеху и процветанию, и религия помогает им в этом. Духовные же вопросы волнуют меньшинство из новообращенных. Уверяю, что если бы процветала Америка, многие нестойкие в православии бежали бы по той же причине в протестантизм или католицизм.

— Пусть так. Но ныне, слава богу, — Филарет истово перекрестился, — православный крест воссиял над миром. Не время ли сейчас утвердить православный порядок на всей земле?

— Может быть, — пожал я плечами. — Никогда не размышлял над этим вопросом. Я, как вам известно, частное лицо.

— Но государь указал вам помочь мне одолеть врага православия Ди Гоюна.

— Я согласился поговорить с вами, так как считаю, что Гоюн действительно представляет опасность для нашего мира. Но сейчас я вижу, что вы совершенно не годитесь в противники Гоюну.

— Вот как? — Филарет явно злился.

— Да, ведь вы живете в мире, который придумали сами. Видеть мир таким, какой он есть, вы отказываетесь. А Гоюн — нет.

— Тогда в чем его слабость?

— Его слабость в том, что он пошел в политику и пытается играть роль в экономике. Но вы на этом поле еще слабее.

Кой черт дернул меня так общаться с митрополитом? Мы расстались врагами, но сейчас меня это не особенно заботило. Я злился на себя, потому что не сумел держать язык за зубами. Куражился, как мальчишка...

Подходя к привратной церкви, я заметил, что на меня пристально смотрит какой-то монах. Несколько секунд мы рассматривали друг друга, а потом я узнал:

— Серж?

— Зосима, — поправил он меня.

— Ах да, я слышал. Ты, кажется, уже десять лет как принял постриг.

— Девять.

— Извини, запамятовал.

— Ты как здесь?

— Бог привел, — усмехнулся я. — Государь просил с Филаретом поговорить.

— Верно, испытание для тебя.

Я криво усмехнулся:

— Не сдержался.