легкости. Около двадцати лет он сражался рядом со своим другом, опасаясь за него, радуясь его победам, стараясь защитить его, оплакивая поражения с ним, делая его сильнее, приближая его будущее. Теперь жизнь Юкио закончилась, а слуга Юкио отпущен. На благо или во зло, но страшное дело сделано. В то же время Дзебу чувствовал, что без Юкио жизнь для него утрачивала свой смысл. Он ощущал лёгкость оттого, что был пуст внутри, будто пустое дерево, мёртвое и готовое упасть при первом же порыве ветра.

Какие же были последние слова Юкио? «Ударь и сожги этот дом!» Этот приказ заставил Дзебу вспомнить о строках из Книги Лотоса: «В Трёх Мирах нет покоя; это подобно загоревшемуся дому». Он поднял маленькую масляную лампу, которая горела на столе перед статуей Кваннон, и наклонил ее, оставляя тонкий след горящего масла вдоль полированного деревянного пола до покрытой штукатуркой стены. Кружащиеся оранжевые языки пламени запрыгали, и часовня ярко осветилась. Дзебу ясно увидел голубые и цвета лаванды одеяния Юкио и Мирусу и их детей, шесть свитков изречений Лотоса, забрызганных кровью, красивое белое лицо и розовые щеки Кваннон. Богиня была единственной живой вещью, остававшейся в комнате. Было бы позором позволить огню уничтожить ее. Дзебу поднял Кваннон и, убаюкивая тяжёлую фарфоровую фигуру в своих объятиях, спустился по лестнице на первый этаж дома Юкио. «Мне осталось лишь несколько вздохов», – думал он.

Выходя из здания, он обнаружил, что окружен удивлёнными лицами монголов. «Они ждали, что я совершу сеппуку там, вместе с Юкио, – понял Дзебу. – Должно быть, у меня странный вид в запачканных кровью чёрных доспехах, с торчащими отовсюду стрелами, а вместо оружия я сжимаю статую богини милосердия».

Толстый наконечник пробивающей доспехи стрелы ударил прямо в статую. Со звоном фарфоровая богиня раскололась. Руки Дзебу были свободны, а тысяча белых черепков лежала у его ног. Она исчезла безвозвратно, так же, как Юкио, – навсегда. Опустошающее ощущение потери ударило Дзебу с силой брошенного копья. Он отшатнулся назад. Не обращая внимания на стрелы, отскакивающие и вонзающиеся в его доспехи, он не медленно, но и не торопясь повернулся и пошел назад в горящий дом. Его нагината была прислонена к стене там, где он оставил ее. Как только он взял ее, Дзебу почувствовал прилив громадной энергии, втекающей в его руки, через предплечья, плечи, распространяющейся по всему телу, как будто высшее существо руководило им. Не Кваннон, а Хачиман, бог, почитаемый всеми Муратомо. Дзебу бегом выскочил из дома, крутя нагинату над головой, ощущая ее через кожаные доспехи, слыша крики.

Он предал себя формам и движениям боя, в которых упражнялся со времени, когда начал ходить прямо. Окружавшие его воины отступали перед мелькающим лезвием. Они были достаточно опытны, чтобы прочесть выражение лица надвигающегося на них гиганта, они уже встречали раньше людей, обезумевших от боя. Они знали, что ни обычные солдаты, ни обычное оружие не могут сразить человека в таком состоянии. Они были осторожны, потому что это был последний враг, которого нужно было прикончить.

Удачный удар боевого топорика по древку нагинаты Дзебу – и монголы пронзительно закричали, торжествуя, когда лезвие зазвенело о землю. Дзебу вынул меч, которым убил Юкио, и бросился на противников. Они спотыкались друг о друга, стараясь убежать, а многие попадали под меч, казавшийся таким маленьким в руках огромного человека, владевшего им. Держа меч в одной руке, а древко нагинаты в другой, Дзебу теснил их назад через разрушенный частокол, к узкой тропе, где их число уже не помогло бы им, где монголам пришлось бы выходить к нему один на один. По одному они и умирали.

Дзебу был уверен, что некоторые проскользнули мимо него и были позади, в руинах укрепления. Он взглянул через плечо и увидел, как они спешат внутрь И выбегают из горящего дома, где умер Юкио. Они – за его головой, подумал он. Он хотел вернуться в укрепление и остановить их, но не мог повернуться к врагам спиной. В любом случае, что случится с головой Юкио, уже неважно. Ничто не важно сейчас! Дзебу был выше того, чего ему хотелось. Он чувствовал мир и счастье за пределами понимания. Его разум был заполнен чистым, нескончаемым белым светом, стирающим любую индивидуальную мысль или чувство. В то же время мир вокруг него, его звуки и формы, его ощущения и запахи были более жизненными, чем когда-либо в его жизни. Посреди стонущих монголов он был совершенно счастлив, невероятно счастлив! Если умирать – то сейчас, здесь!

Дзебу был точен, как бог. В бою он научился не делать ни одной ошибки. Он был своими противниками, и он был мечом в их руках. Время стремилось к бесконечности. Монголы стали атаковать Дзебу так медленно, как будто пробирались через воду. Совсем не трудно было преодолеть их неуклюжие попытки защититься. У него даже было время на то, чтобы прочитать «Молитву поверженному врагу» для каждого противника, который присоединялся к куче тел на дне ущелья. Это было состояние, которое учителя Дзебу в Ордене называли полным прозрением, то восторженное ощущение, при котором индивидуум достигает полного союза с Богом и может видеть мироздание как Всевышний. Один момент полного прозрения, которому его учили, стоил сотен жизней в обычном сознании.

Монголы повернули назад, больше не нападая, и только скованное положение удерживало их от панического бегства. Каждый понимал, что этот сверхчеловек убьёт его. Дзебу теперь был почти у изгиба тропы. Темнело. Зимой ночь опускается на эти горы в час Обезьяны. Если он продержится до полной темноты, у него будет реальная возможность скрыться. Ночью в этих горах будет практически невозможно выследить одного человека. Эта мысль огорчила его. Он больше не хотел жить!

Этого вторгшегося в его мозг желания было достаточно, чтобы спустить его с пика полного прозрения. Это был обычный воин, печальный, раненый, усталый, который притаился за выступом скалы, скрывающим от него основной отряд Аргуна. По ту сторону скалы тропа была пуста. Дорога изгибалась длинной кривой линией, и на другом ее конце, затененные сумерками, выстроились в ряд лучники, встав на стременах, с прищуренными глазами, стрелами нацеливаясь на него. Во главе строя на малорослой монгольской приземистой черной лошади восседал Аргун. Его темно-красный плащ развевался на ветру.

– Убейте меня! – заревел Дзебу и широко развёл руки.

Аргун, с суровым и неподвижным лицом, поднял руку в перчатке и резко опустил ее. Тетива запела в унисон глубокой музыкальной ноте, отразившейся эхом от скалистых стен. Стрелы засвистели и завизжали, пересекая ущелье. Еще продолжая держать руки широко, будто собирая стрелы, Дзебу почувствовал их удары по всему своему телу. Не было боли, только бесчисленные ввергающие в оцепенение удары. Он увидел Танико, глядевшую на него своими ясными глазами, точно такой, какой он видел ее в сердце драгоценного Камня сегодня. Его последняя мысль была: драгоценный Камень!.. Затем он потерял сознание, начав падать в темноту.