– Тогда на машина садись и уезжай. Прямо сейчас садись.

Мирза, похоже, рассердился по-настоящему.

– Зачем сюда ехал, голова мне морочит, да? Мне без тебя делать нет совсем, да? Пустыня бегать, есть не хочет. Или делай или ехать.

– Делать, делать! – обеими ладонями я уцепилась за пальцы Мирзы, – все буду делать.

Он вдруг обнял меня, и на секунду прижал к своему халату, и вот тут я впервые почувствовала то, о чем раньше только читала или слышала. От Мирзы на меня полился водопад нежности и любви, я тонула, захлебывалась в потоке искрящейся энергии, голова пошла кругом, цветные пятна поплыли перед глазами, я обхватила обеими руками Мастера и прижалась к нему все телом, чтобы устоять, не расплавиться в несущемся через меня потоке. Чистый халат или грязный, моет Мирза руки перед едой или нет, стало совершенно безразличным, я снова, как в детстве, ощутила себя маленькой девочкой в огромном и опасном мире и боялась отрываться от надежной руки Учителя.

Обратно нас подобрала попутка, меня усадили на заднее сиденье пикапчика, Мирза расположился спереди, возле водителя. Пока добирались до асфальта, машину изрядно трясло, недавно съеденный плов мягко колыхался в желудке. Мирза впихнул в меня несколько больших тарелок, а потом отдельно принес здоровенный кусок мяса, и я сгрызала его с кости, пока не пришло время уезжать.

Баран принадлежал хозяину попутки, во всяком случае, тарелки с пловом передавала через калитку его жена, сидевшая сейчас рядом со мной, отодвинувшись на максимально возможное расстояние и пряча лицо в платок. Я никак не могла сообразить, почему она так шарахается, пока не поняла, что меня принимают за юношу. Видимо, Мирзу тут очень уважали, иначе бы не стали сажать женщину рядом с незнакомым мужчиной, то есть, со мной.

Выезжая на шоссе, пикап резко перевалил через бугорок, что-то загремело и больно ударило сзади. Я оглянулась: в багажном отделении, прижавшись рогами к спинке сидения, лежала голова барана, уставясь на меня побелевшими от смерти глазами.

Вечером все повторилось по вчерашней схеме – одеяло под окошком, помощь Апе, ужин и водка, много водки. Потом мы долго сидели на бревнах, под медленно угасающим небом, курили и молчали. Курение стольких сигарет подряд не доставляло никакого удовольствия и больше походило на какой-то обряд, чем на привычную и приятную процедуру.

– Сегодня приходил Йлла, – сказал Абай, – протягивая мне очередную сигарету, – учитель Мирзабая. Жаль, ты его не увидала. Я пытался задержать до вашего прихода, но он никого не слушает.

У Мирзы, оказывается, есть Учитель, то есть, Мастер еще большего масштаба, и конечно, посмотреть на него было бы безумно интересно.

– Он дервиш, – продолжил Абай, – больше чем полдня не остается на одном месте. Все время в движении, ни минуты покоя. Хочешь фото посмотреть?

– Конечно, хочу!

Абай достал из кармана помятую фотокарточку и передал мне. На меня уставился безумный дервиш, с искаженным лицом и бешеными глазами. Одет он был в рваный халат, туго перепоясанный шарфом и высокий черный колпак.

– Он сумасшедший! – вырвалось у меня.

– Конечно, – подтвердил Абай, забирая фотокарточку. – А с сумасшедшего, какой спрос? Работать не заставишь, в тюрьму за тунеядство не определишь. Псих ненормальный, и все дела.

– Спать пошли, – приказал Мирза и первым поднялся с бревен. Я ожидала развития событий, очередной сексуальной раскрутки, но ничего не произошло. Мирза положил меня рядом с собой, протянул руку и велел массировать. Через несколько минут я почувствовала, что он спит, но пальцы не разжала и так и заснула, держась за его ладонь.

Утром после завтрака Мирза объявил:

– Таня с Абай оставаться, Абай Таня лечить, Толик – со мной ходи.

Абай долго играл на свирели, а я сидела возле него, терпеливо ожидая лечения. Как станет проходить процедура, мне было уже ясно.

Абай отложил свирель и приглашающе махнул рукой:

– На что жалуемся?

Повинуясь жесту, я придвинулась ближе.

– Душа спит. Смотрю на верующих людей и завидую, хотела бы как они, да не могу. Словно цепями душа скована.

– Будем лечить, – деловито сказал |Абай. – Раздевайся.

Дальше все происходило будто с Мирзой, Абай явно копировал его манеру держаться: лечение больше походило на акт любви, чем факт подчинения, как у Игоря. В тот момент я действительно любила его, как вчера любила Мирзу, и такого наслаждения от соединения с любимым человеком больше в моей жизни никогда не случалось.

– Надеюсь, что это начало прекрасной дружбы, – произнес Абай, сползая с меня. – Чаю хочешь?

Не спеша, развалившись на одеялах, мы выпили два больших чайничка.

– Так ты, оказывается, шпион? – с улыбкой заметил Абай. – По пустыне бегаешь, людей пугаешь. Что ты там потеряла, признавайся?

– Да ничего я там не теряла, просто вдруг захотелось на один пригорок, подышать там воздухом.

– Сильно захотелось? – поинтересовался Абай.

– Очень сильно. И сама не знаю почему.

– Ну и как? Подышала?

– А никак. Думала, Аллах со мной разговаривать будет, но Он промолчал.

– Н-да, – Абай покачал головой, – н-да. Ты Кулибин, Ползунов, народный умелец. Самородок. Знаешь, куда ты бегала?

– Нет, откуда мне знать.

– Тот пригорок – тайное место силы. На него всегда уходит Мирзабай, когда хочет обратиться к покровительнице ордена – звезде «менкалинанан». Учеников туда приводят после специальной подготовки, а ты сразу рванула, как голодный за хлебом. Медитировать там пробовала?

–Да, – призналась я, – но совсем немного, несколько секунд.

– Твое счастье. Могла все чакры пережечь. Врачуй тебя потом до изнеможения. Даже за эти секунды ты себе всю систему расшатала. Лечить нужно.

– Опять? – спросила я.

– А что делать? – тоскливо заметил Абай. – Мирза приказал. Раздевайся...

–Тебе хоть приятно? – спросила я после, – или только приказ выполняешь.

Абай усмехнулся. На одеяле возле моих ног лежала выпавшая из его кармана фотография Йллы. Он подобрал ее и аккуратно засунул на место.

– Знаешь, как я познакомился с Йллой? Не знаешь, конечно. Тогда слушай. И мотай на ус.

Я тогда был совсем зеленым, самым молодым сотрудником в лаборатории Сысоева. Она просуществовала недолго, всего несколько лет, в ней изучали Джуну, Мессинга, и вообще всякие паранормальные явления, связанные с функционированием организма человека. Сам Сысоев, психолог, член академии наук, со мной разговаривал всего пару раз, кто я для него был, мальчишка, начинающий ученый. Но, видимо, впечатлился мужик, потому, что меня пригласил его зам, доктор наук и предложил поехать в командировку. В длительную командировку. Целью командировки было внедриться в закрытый суфийский орден, до сих пор действующий в Каракалпакии и выйти на скрытых Мастеров. Мое происхождение – я родился в Оше и прекрасно говорю по-туркменски, очень подходило для такой задачи. Я согласился. Со временем командировка превратилась из средства в цель, а мнение Мастеров стало куда более важным, чем мнение академика Сысоева. Возможно, я до сих пор числюсь в штате сотрудников Академии Наук, где-нибудь в списке лаборантов, но это для меня уже не имеет никакого значения.

Абай замолк.

«Мое отношение к нему не изменится, – подумала я, – но переводит приключение в совсем иной статус. Я снова оказываюсь в привычной атмосфере научного исследования, правда, под другим соусом и с иными ароматами».

Позже, спустя много лет, я точно выяснила, что никакой лаборатории не было и в помине, и Абай