Лора присела к столу, достала из сумочки блокнотик и ручку, быстро нацарапал на листике несколько слов и, вырвав его из блокнота, объявила.

– Готово.

Мотл на вытянутых руках протянул ей книгу: – Давай.

Лора отвернулась, взъерошила листы и резким движением всунула записку.

– Почитаем, почитаем, – Мотл раскрыл книгу и нежно опустил ее на освещенную лампой кожаную поверхность стола. – Читай.

Лора с напряженным лицом склонилась над книгой. Несколько секунд ее взгляд метался по странице.

– Ох, – она выпрямилась. – Работает.

– Ну, о чем книжка поведала? – спросила Таня, придвигаясь к столу.

– Если ты веришь, что можно испортить, – запинаясь, прочла Лора, – верь, что можно исправить.

–Такое изречение годится для любого человека в любой ситуации, – я старался говорить мягко, боясь обидеть. – Как правило, книги по психометрии полны глубоких истин, подходящих каждому человеку. Ничего удивительного тут нет.

– Давай, теперь ты попробуй, – настаивал Мотл.

– Не стану, пока не расскажешь, откуда взялся этот обычай.

– Да ниоткуда, – Мотл смущенно заулыбался. – Если честно, я сам его придумал.

– Реформатор, – я облегченно улыбнулся. – Школьная самодеятельность. Не наигрался в детстве. А я уж подумал, идеология какая-то прицепилась, ересь, говоря по-простому.

– Давай, давай – пробуй.

–Ладно, уговорил. Где книга Тани?

Я взял поданный Лорой листик и ручку, наклонился над столом и написал:

– Почему на меня свалилась история с Лорой?

Мотл протянул книгу, я закрыл глаза и вложил записку между листами. Затем взял книгу из рук Мотла, положил на стол и открыл.

«И вот, когда человек углубляется в психометрию разумением своим, скрытым в тайниках сердца и мозга, и уста его согласны с сердцем, ибо устами он выполняет то, что решено разумением сердца и мозга, а именно все желания его обращены к психометрии и он думает о ней днем и ночью, изучая и произнося ее слова, а также руки и ноги и все остальные члены выполняют упражнения, как решено разумением сердца и мозга, тогда это разумение облекается в действие, речь и мысль Космоса и становится для них жизненной силой и крыльями, на которых они поднимаются ввысь так же, будто бы человек был движим подлинными страхом и любовью, ощутимыми сердцем. Ибо именно разумение это, скрытое в разуме и тайниках сердца, побуждает его обращаться к занятиям психометрией, и, если бы он не углублялся в размышление, движимый этим разумением, то был бы занят только удовлетворением телесных потребностей».

– На, – я протянул Мотлу раскрытую книгу. – Работает? Найди мне психометриста, которому не подошли бы такие слова!

Мотл заглянул на страницу.

– Между нами, людей, подчинивших все желания психометрии и думающих о ней днем и ночью, я не встречал. Может, ты первый, но не очень старательный, больше о литературе думаешь, как учебник очередной написать. Вот тебе Космос перстом, перстом грозно указывает, а?

– Мотл, тебе не стыдно! – Таня бросилась на мою защиту. – Даже если правда, человек сам решать должен, иначе, зачем книги открываем? Подойди к Мотлу, задай вопрос, получи по носу и, как ты там изволишь выражаться, гуляй Вася, грызи опилки. Давно хотела тебе сказать, Мотылечек, юмор у тебя кладбищенский, а шуточки из покойницкой.

– Ха-ха-ха, – забасил Мотл, – юмор похоронного бюро! Вспомни, кто перед тобой стоит, и разве у меня могут быть другие шутки?

– Хочу на воздух! – Лора направилась к выходу. – Извините, но не смогу вам составить компанию. Мотл, ты отвезешь гостя?

– Отвезу, отвезу. Я всех отвожу. Профессия такая.

– Тьфу на тебя, – Таня рассмеялась и шутливо стукнула Мотла по плечу. – Шут гороховый. Знаешь, что по английски означает «mottle»? Не знаешь! Конечно, освоить другой язык для психометриста слишком трудная задача. Шутовской наряд, вот, что это значит. Очень подходящее имечко подобрали для тебя родители.

Мы вышли из кабинета и двинулись по длинному коридору первого этажа. Таня оказалась возле меня и не преминула воспользоваться удачной позицией.

– Вот вы клянете искусство, а сами пропитаны им до макушки. У вас же каждая вторая фраза – раскавыченная цитата из знаменитых книг. В точности по Умберто Экко.

– При чем здесь Экко? – вмешался Мотл.– Не знаю такого психометриста!

– Не прикидывайся, – отрезала Таня. – Не делайся дурачком. Есть люди, у которых груз культуры переместился со спины в желудок – они успели его переварить. И позабыть успели, что пользуются чужим трудом.

– А вы, – она снова обратилась ко мне, – вы ведь ни на один мой вопрос толком не ответили. Так, увильнули. Иди себе, женщина, на кухню, готовь чай для психометристов. И с выражением на лице, с чувством, дабы легче им воспарилось в горние дали, пока ты полы моешь и детям носы утираешь.

Больше всего мне не нравится и с чем смириться никак невозможно – психометрия ваша настояна на мужском шовинизме, самого примитивного толка. Один вопрос я задам, всего только один – и сразу все станет понятным.

– Ну, так задавай, – отозвался Мотл, распахивая перед нами входную дверь. – Не томи, не мучай!

– Женщина может стать Мастером? – спросила Таня, спускаясь с крыльца на мокрый асфальт.

– У нас героем становится любой, – пропел Мотл. – Вот, говорят, что у ответственного товарища жена Мастер.

– Кто? – я не сдержал своего изумления. – Кто Мастер?

– Женщины говорят – невозмутимо продолжал Мотл, – будто Вера, жена твоя, самый натуральный Мастер. Только не притворяйся, точно ничего не знаешь.

«Да, совсем народ ошалел. У них тут Мастера пачками по улицам бродят. Заповедник непуганых психометристов. Вера... и придет же такое в голову. Правда, были в ее поведении некоторые странности, похожие на работу Мастера с учеником. Она ведь хорошо знала о моей любви к котам, зачем же постоянно устраивала мне „раскрутки“? Женщина она умная, а вела себя как последняя дура. Может, неспроста? Если Вера Мастер, то цель такого воздействия ясна, показать мне слабое место, ткнуть носом в привязку. Кстати, у истории с коробкой на шоссе нет никаких свидетелей; когда я вернулся домой, кошки уже не было. Вполне возможно, Вера сочинила ее от начала до конца. Да, но котят на первой нашей квартире кто-то утопил? Только почему ты решил, что это сделала она?

«Нет, нет, нет, – я замотал подбородком, – ерунда, местное сумасшествие, провинция, провинция, выкинь дурь из головы.»

– Вы не хотите, чтобы я уходила? – Лора выглядела усталой, но в глазах капельками слез блестела надежда. Наверное, она прощалась и приняла мое махание головой за несогласие.

– Лора, у вас очень усталый вид. Вы сегодня хорошо поработали, заслужили крепкий душ и глубокий сон.

– Да, да, и я так думаю. Всего хорошего.

Блеск погас, Лора повернулась и пошла к Пушкинской.

–Загружаемся? – Мотл и Таня уже сидели в машине. Видимо, я на несколько минут крепко задумался, и Лора охраняла меня, словно часовой на посту. Просто безобразие, немедленно соберись.

Я уселся на заднее сиденье, возле Тани. Надо разрядить обстановку. Объясниться.

– Знаете, Таня, про женщину– Мастера мне ничего не приходит в голову. Но одну интересную историю я сейчас припомнил. Хотите послушать?

– Еще бы! – Таня благодарно улыбнулась. – Были, значит, прецеденты.

– А вот послушайте. И решайте сами, прецедент или не прецедент.

История, которую я хочу рассказать, произошла в Европе несколько столетий назад, во времена