одной больницы в другую? Почему тогда мне ничего не подсказали!?

– Лора, мой Ведущий часто повторял: чем дальше люди отклоняются от правды, тем больше они склонны считать того, кто отстраняется от зла, глупцом или негодяем.

Она опустила голову.

– Вы правы, я сама во всем виновата. Извините.

Стало тихо. В коридоре приглушенно гудел пылесос, видимо, уборщицы принялись чистить ковровое покрытие. Солнце скрылось, за окнами снова воцарился серый полумрак осени, с посвистыванием холодного ветра и лохматым подбрюшьем низко летящих облаков. Молчит девочка. Чуть не плачет, но молчит. Придется помочь.

– Да, значит, Ева пообещала познакомить вас с Мастером. Она выполнила обещание?

– Выполнила. – Лора подняла голову, в глазах блестели слезы, но выражение лица оставалось вполне твердым. Владеть собой она умеет достаточно хорошо.

– Она вообще выполнила все, что обещала, я не могу ее ни в чем обвинить.

Так вот, мы приехали довольно быстро, Ева показывала, куда сворачивать, и вскоре я запуталась в лабиринте переулков и дачных улочек. Они были необычайно живописны: старые акации вдоль дороги, заросли плюща, вьющегося по оградам, домики, скрытые в глубине садов за глухими калитками. Мы остановились в конце Черноморской улицы; внизу открывалось море, Ланжерон, Карантинная гавань.

Ева достала ключ и отворила калитку, прорезанную в высокой ограде из камня-ракушечника. Мы прошли мимо двухэтажного дома и оказались в заглохшем саду, возле небольшого строения, похожего на сарай или дворницкую. Двухэтажный дом и сад, словно крепостные стены, защищали его от чужих взоров. Серебряное солнце поздней одесской осени согревало плющ на стенах дворницкой, едва ощутимое дыхание моря мягко прикасалась к лицу.

– Посидим? – предложила Ева, указывая на скамейку под шелковицей. Мы уселись рядышком на прогретую солнцем, почерневшую от времени и дождей скамейку и продолжали молчать. В саду стояла тишина, только снизу долетал чуть слышный шум прибоя. Есть минуты, когда все, произносимое собеседником, принимаешь за чистую правду. Ева, как видно, знала о волшебном воздействии скамейки и сада и, выждав несколько минут, начала говорить.

– Мы с тобой давно идем к этому разговору, правда? – она доверительно накрыла мою руку своей. – Ты понимаешь, о чем я говорю?

Да, я понимала и ждала разговора, но все равно оказалась не готова.

– Тебя ведь давненько подмывает расспросить, чем я занимаюсь, на что живу, во что верю. Но деликатности в тебе больше, чем любопытства, и за это я тебя полюбила. Теперь слушай, я расскажу тебе всю правду, и ты сама решишь, переступать порог нашего дома, – она кивнула в сторону дворницкой, – или оставишь все по-прежнему.

Мы небольшая группа, несколько десятков человек, разбросанных по Европе, продолжаем дело, начатое в древнем Египте. Мы очищаем мир, пережигая своей работой отрицательные эмоции человечества. Египтянам было проще, их было много, и у них были пирамиды, огромные накопители энергии, но враги оказались сильнее. В конце концов, на определенном этапе, зло победило, египетское царство пало, жрецов изгнали из храмов и уничтожили. Те, кому удалось спастись, сохранили учение и передали его дальше, но уже в эзотерическом виде.

После того, как отпала возможность задействовать в ритуалах большие массы людей, уцелевшие жрецы разработали систему мощных упражнений, позволяющих пережигать зло на духовном уровне, еще до его внедрения в физических носителей. Упражнения требуют максимальной отдачи и сосредоточенности, выполнить их может далеко не каждый, и оттого отбор учеников тоже очень жестокий. По существу, – Ева горько улыбнулась, – на служение уходит вся жизнь, вся, без остатка. Мы не прячемся в монастыри, а остаемся жить среди людей и отдаем себя во имя их благополучия.

Это высшая цель нашей работы. Большинство членов группы не женаты, найти похожего человека при таком образе жизни практически невозможно, пары, существовавшие до посвящения в ученики, почти всегда распадаются. Поэтому наше главное достояние – дружба, любовь между членами группы.

Разум помещается в теле, как всадник на коне, но у большинства людей лошадь быстро занимает место наездника. А среди тех, для кого телесное – основное, а духовное – второстепенное, не может быть истинных любви и братства, их любовь существует, пока есть то, чем она обусловлена.

Первый и основной этап в ученичестве – овладеть своим телом, превратиться в наездника, держащего поводья. Научившись управлять телом, ты постигнешь величие и достоинство души и духа и лишь тогда станешь способна к ощущению настоящей любви и дружбы.

В чем конкретно состоит наша работа, я рассказывать не стану, если ты придешь к нам, перед тобой откроются все двери, все-все, до самой последней. Мы отбираем кандидатов в ученики по двум качествам – способности воспринимать духовное, а она у тебя развита, вернее, заложена изначально на очень высоком уровне, и на отзывчивости, способности стать другом. Этого у тебя тоже хватает, – Ева нежно погладила меня по щеке. – Мне будет жаль, если ты откажешься, но главные решения в своей жизни человек должен принимать сам. Если ты готова – мы войдем в дом вместе, и твоя жизнь станет другой, если нет – вернемся ко мне и будем пить чай.

Она еще раз улыбнулась своей горькой улыбкой, и у меня перехватило горло, от жалости и любви. Я понимала, что стою на пороге, и Ева пытается предупредить, предостеречь меня, но любые слова казались лишними – я хотела быть рядом с Евой и продолжать оставаться рядом. Невольно мне пришло на ум сравнить мою любовь к Паше с любовью к Еве. Чувства оказались совершенно разными: Паша представлялся колонной белого мрамора: ее вершину украшал барельеф из листьев и кистей винограда, я обвилась вокруг колонны, точно плющ, мои руки-усики скользили по холодной поверхности камня, почти не находя опоры. Ева напоминала забор из ракушечника, полного пор, уютных расщелин, углублений и трещин. В них можно было заползать, прятаться, и не спеша тянуться вверх, постепенно вживаясь в камень, становясь с ним одним целым.

Вместо ответа я повторила жест и нежно провела пальцами по бархатной щеке Евы.

– Я знала: придешь к нам – с первой секунды, когда услышала в трубке твой голос, сразу знала. И все- таки, на пути духа нельзя быть уверенным до конца, все плывет и плавится, словно фигурки из шоколадного масла на подоконнике. Я и Мастеру успела про тебя рассказать, хоть так поступать не принято, но не сдержалась, так хочется видеть тебя с нами!

Она обняла меня и на секунду прижалась губами к губам. Всего на секунду, но за краткий миг любви я поняла, что поцелуй может иметь совсем иной смысл и говорить о другом.

– Ты выходишь на другой уровень, девочка, и я должна тебя предупредить. После того, как за тобой закроется дверь, – Ева кивнула в сторону дворницкой – каждая твоя мысль, слово и поступок приобретут совершенно иной вес. Центр тяжести мира перемещается внутрь тебя, ты и есть мир, его цель и предназначение. Все вокруг: голуби на крыше, плющ, море, пустыни, кометы, вселенная, – созданы только для Потока и во имя его, а, значит, созданы для тебя. Охраняя свою целостность, ты защищаешь спокойствие мира, будь осторожна и бережлива.

В другое время эти слова показались бы мне выспренними, и я бы, скорее всего, отнеслась к ним с недоверием, но тогда они словно опустились на дно моего сердца: я поверила Еве, и всему, что она говорила.

– Лора, я прерву вас на минуту. Мне вспомнилось, как «старые психи» напутствовали меня перед отъездом в Реховот, к Х., главному Мастеру.

«Любое начало требует от тебя открывать новые двери, – несколько раз повторили они, боясь, будто я позабуду. – Ключом служит готовность давать и делать. Давай деньги на помощь нуждающимся и делай добро».

Но я не забыл, их слова тоже опустились в мое сердце. Помните, для чего психометрист должен постоянно думать о одном из законов, все время крутить его в голове? Положить на сердце вовсе не означает впустить внутрь. Наше сердце закрыто, и многие вещи, полежав на нем, соскальзывают в тенистый полумрак забвения. Но бывают секунды, когда сердце приоткрывается, и оказавшееся сверху, даже случайно, даже невпопад, опускается внутрь, превращаясь в эмоциональную истину, непреложный закон наших взглядов. Нравится не нравится, люблю-ненавижу, предшествуют оценке разума: по существу, решение уже вынесено, и мозг только подыскивает обоснования. А чтобы в сердце опустились правильные