— Ничего! А в общем поживём — увидим. Я думаю, может, он поддержит идею нашего БОПа?
Алёна хлопнула её по спине.
— Лилька, ты гений!
У входа в общежитие Лиля остановилась.
— Хочется поскорее на целину. Так люблю ездить! Катишь себе, и всё отстаёт, остаётся позади, и сама становишься вроде бы пустой и лёгкой. В дороге обо всём можно думать — и не больно.
А Алёна подумала, что слишком уж много у Лильки такого, о чем «больно думать».
Следующий день начался и шёл, ничем не отличаясь от предыдущих. До обеда моросил дождь, потом тучи разбежались, оставив на небе тонкие облака, изредка туманившие солнце.
С утра репетировали, после обеда готовились к экзамену по русской литературе, с вечерней репетиции Лиля отпросилась к зубному врачу.
Около семи часов девушки вместе спустились из общежития, постояли возле института, порадовались солнцу.
— Вот уж в Сибири пожаримся, — щурясь от света, сказала Лика. — Ух, там и солнце! — потянулась, зевнула. — Чур, моя верхняя полка, и до Новосибирска не смейте будить. Договорились? — Махнула рукой: — Салют! — и пошла.
— Не забудь слойки к чаю! — напомнила Глаша.
Лиля не остановилась, ещё раз махнула, как бы ответив: «Помню!» Глаша с Алёной посмотрели ей вслед. Она шла легко, такая длинноногая, тоненькая, будто подросток, в своем любимом чесучовом платье. Встретила Женю, и он, уже начавший «пылать в Лилином направлении», проводил её до угла.
В эту минуту подошли Зина и Олег.
— Девочки, папа из Москвы привез термос на два литра, на всю бригаду хватит, — начала Зина, и завязался разговор о предстоящей дороге. Дождались Женю и разошлись по аудиториям репетировать.
У Алёны работа не заладилась. Наталия Николаевна обещала прийти послушать её отрывок из «Хождения по мукам» и что-то задерживалась. Алёна позанималась дыханием и голосом, потом сама прочла свой отрывок и надумала позвонить домой Наталии Николаевне, узнать, будет ли.
Алёна медленно шла через зал. Из вестибюля донёсся голос тети Паши — вахтерши.
— Плохо вас слышу… Ну да, театральный. Ну, да, есть такая… Есть, говорю, такая. Лилия Нагорная.
«Неужели этот подонок посмел?» — подумала Алёна и прибавила шагу.
— …Чего? Чего? Кто попала? Ой, господи-батюшки!
Алёна подбежала, когда тетя Паша уже опустила трубку на рычаг.
— Что?! — схватив за руки старуху, только и выговорила Алёна.
— Под машину Лиля… В тяжёлом состоянии, сказали… Из больницы это, из «академика Павлова». Передать велели, — точно не понимая смысла собственных слов, говорила тетя Паша. — Господи-батюшки, Лилечка наша.
Алёна мгновенно увидала все: чуть склоненную набок светлую голову, глаза, устремленные куда-то поверх жизни, тонкую, легкую белую фигуру и почему-то черный кузов грузовика… Алёна метнулась к выходу.
— Тетя Паша, скажите ребятам… Глаше, в четвертой аудитории! И дайте денег — на такси… Сумка наверху.
Все это уже было: так же бежала она по улицам, толкая людей, проскакивая между машинами, не слушая свистков, так же твердила себе: «Не может быть этого! Не может быть!» От того, что тогда не случилось несчастья, минутами ей становилось легче, но тут же она думала: «А если изуродована?» — и вспоминала нежную Ирину Прозорову и задиристую Галю, вспоминала не раз повторенные Лилей слова: «Я должна быть хорошей актрисой… Иначе куда я?» Нет, почему «в тяжелом состоянии»? А вдруг ошибка? Ведь может же быть ошибка?
Ошибки не было. Едва Алёна назвала фамилию Нагорная, сестра в справочном спросила:
— Студентка из театрального института? — Взяла телефонную трубку: — Вторую хирургию. — ещё раз внимательно поглядела на Алёну: — Вы кто ей будете?
— Подруга. Строганова Елена.
— Маруся, тут к Нагорной пришли. Подруга. — Сестра послушала голос в трубке, отвела взгляд от Алёны. — Присылай.
— Что с ней?
Сестра положила трубку и слишком уж сдержанным тоном сказала:
— Сейчас за вами придут.
— Вы можете сказать, что с ней?
— Не знаю, девушка, не знаю, — ответила сестра, словно отстраняясь. — У нас только сведения о состоянии. Состояние тяжелое. Тяжелое состояние. — Она опять взяла трубку и стала сердито требовать от кого-то сводку вечерней температуры.
Остроносая санитарка с круглыми птичьими глазами вынесла Алёне халат и повела её наверх по лестнице. Любопытные птичьи глаза назойливо вызывали на разговор. Алёна молчала. Тогда, не выдержав, санитарка запричитала:
— Молоденькая, красивенькая, богатая, видать, и вот поди ж, какая беда! Неужели нечаянно именно под прицепу угодила? Может, на почве любви? Санитары, что привезли её, рассказывали со слов очевидцев, будто от молодого человека шарахнулась. А?
«Неужели?..» Алёна рванулась было к женщине и точно ударилась о холодный, любопытный взгляд.
— К нам иной раз привозят на почве любви и ревности, — причитающий, вязкий голос будто залеплял уши пошлыми словами. — Вчера одна тоже…
— Мне неинтересно.
— Переживаете. А родители-то у ей есть, что ли? А вы ихнего молодого человека знали?
Алёна не отвечала. Свернули с площадки в широкий светлый коридор. Дежурная сестра хмуро сказала санитарке:
— Попросите выйти Нину Сергеевну. — И заботливо усадила Алёну возле столика, осторожно спросили: — Вы знаете, что состояние тяжелое?
Алёна кивнула. Она хотела всё знать — и боялась, хотела видеть Лилю — и боялась.
— Нина Сергеевна велела им там посидеть, — сказала вернувшаяся санитарка, повела Алёну в дальний конец коридора, свернула в другой, уже и темнее, и в самом конце его, между дверью с табличкой «Операционная» и другой, с табличкой «Перевязочная», указала на белую кушетку.
— Вот тут и посидите.
— Там что? Операция?
— Да нет, — ответила санитарка. — Врач сейчас выйдет к вам. Посидите.
Было очень тихо. Слышался только слабый лязг, будто где-то далеко накрывали на стол. Лиля здесь, рядом. Что с ней? Тихо чавкнула и, почему-то шипя, открылась какая-то дверь, и совсем близко, за дверью, послышались легкие шаги и будто плеск воды. Она напряглась, вслушиваясь. Шаги удалились, опять прошипела дверь, и опять — тишина и где-то далекое позвякивание.
Почему не приходит врач, не пускает к Лике? Забыли? Алёна ничего уже не боялась, она только хотела быть с Лилей. Она нужна Лике, она должна быть с ней.
Алёна встала, осторожно открыла дверь и оказалась в ярко освещённой узкой комнате, где решительно всё блестело: белые стены, белая раковина, стеклянные шкафчики, полированные барабаны и кипятильники. Слева из-за двери, обитой белой клеёнкой, слышались тихие голоса, иногда легкое звяканье. Что там, за этой дверью? Там Лика, и надо быть с ней. Не помешать бы. Осторожно, осторожно…
Алёна взялась за ручку и с усилием, одновременно сдерживая, чтоб не рвануть, потянула на себя. Отбросив её руку, дверь будто сама собой открылась, сухонькая белая фигура возникла перед Алёной и, схватив её руки, что-то шепча, теснила назад. Но она не заслонила комнату. В неприятно ярком пятне света
