— Низменное всё.

— Беспокойство!

— Мещанские интересы, — придумала Алёна, и ей показалось, что это умно.

Выждав немного, Соколова сказала:

— И то, и то, и то. Но точнее всех определил Огнев. Все ненужное, лишнее, мешающее искусству — суета. Я попросила вас сесть против меня полукругом. Вы это сделали, но при этом толкались, смеялись, переговаривались, шаркали ногами и так гремели стульями, будто за кулисами плохого театра изображали гром. Кое-кто ещё при этом пытался показать мне, как рьяно он выполняет мою просьбу. Кое-кто, наоборот, старался не уронить своего достоинства. Некоторые почему-то спешили. — Она опять помолчала, оглядывая всех. — Как вы думаете: зачем нужно, чтобы вы сидели вот так, полукругом?

— Так удобнее!

— Вам виднее!

— И нам виднее!

— Значит, это целесообразное размещение? Все, я вижу, согласны, — продолжала Соколова. — Попрошу вернуться на старые места. — Она подождала, пока все дошли и сели, и заметила с улыбкой: — Вот, «мусора» уже меньше! Теперь давайте, совсем без суеты, опять в полукруг!

Пересаживание прошло неизмеримо тише, но Анна Григорьевна заставила ещё шесть раз пройти туда и обратно, пока не осталась довольна.

Алёна очень старалась двигаться осторожно, не суетясь, но быстро и добиралась до своего места почти каждый раз первая. Ей казалось, что она работает лучше всех, а Соколова смотрела на всех одинаково, не выражая никому особого одобрения. Вдруг Джек встал и с подчеркнутой почтительностью, за которой чувствовался какой-то подвох, спросил:

— Вот вы сказали, Анна Григорьевна: только основное, ничего лишнего. А я утверждаю, что мне и всем, я уверен, пришлось весьма много заботиться о том, чтоб не столкнуться, не стукнуть, не сказать слова и так далее — то есть думать не об основном.

В глазах Соколовой появился озорной огонек.

— Скажите, пожалуйста, какое было задание?

— Пересесть сюда полукругом, — ответил Джек так же подчеркнуто корректно.

— Такое было задание, друзья? — спросила Соколова.

— Нет. Не совсем, — ответили хором.

— Какое же? — обратилась она к Агнии.

— Сесть против стола полукругом.

— Вот это — точно. Правильно, — подхватила Соколова. — А вы один можете сесть полукругом?

Все засмеялись. Джек, скрывая неловкость, снисходительно пожимал плечами.

— А раз не можете, следовательно, задание было не персонально Кочеткову, а группе, коллективное задание, — продолжала Анна Григорьевна. — А можно выполнять коллективную работу независимо от других? Например, пилить двуручной пилой, не считаясь с партнёром? Значит, задание включало как необходимость внимание к товарищам. И кстати: слушать надо внимательнее. Без внимания в театре совсем нечего делать. — И, будто забыв о Джеке, Соколова спросила: — Все прочли плакат под портретом Станиславского? Прочитайте нам, Петрова.

Глаша глубоко вздохнула и, старательно выговаривая каждую букву, прочитала: «Театр — это отныне ваша жизнь, целиком посвященная одной цели, — созданию прекрасных произведений искусства, облагораживающих, возвышающих душу человека, воспитывающих в нем высокие идеалы свободы, справедливости, любви к своему народу, к своей Родине».

Как бы давая разобраться в этих словах, Соколова спросила:

— Какие спектакли кажутся вам прекрасными?

— Где идея правильная, — ответили вместе Глаша, Огнев и Женя.

— Когда артисты хорошие! — будто обидевшись за артистов, воскликнула Агния.

— И пьеса чтоб интересная… И постановка… — нерешительно добавил Олег.

— Все правильно, — подтвердила Анна Григорьевна. — А всё-таки чем именно силен театр? Чем больше запоминается, о чем думается после хорошего спектакля или кинокартины?

— Об артистах… — сказала Алёна тихо, боясь, что говорит не то, неумно.

— Ну да, об артистах! — подхватила Агния.

— А все ли актёры запоминаются? Волнуют? Заставляют верить в то, что играют? Ведь не все играют одинаково, правда?

— Те, что хорошо играют, нравятся… — скорее спросила, чем ответила Глаша.

— Те, что сильно играют! — потрясая в воздухе стиснутым кулаком, объяснил Женя.

— А что значит «хорошо», «сильно»? Как это «хорошо»?

— Как в жизни, — Агния смотрела на Соколову, широко раскрыв тревожно-сосредоточенные глаза.

— Когда по всей правде, — убежденно ответил Саша.

— Ну да: как в жизни, по всей правде! — вдруг вспомнив все свои мечты, воскликнула Алёна.

— Все так думают?

— Конечно, реалистическая игра наиболее убеждает, — снисходительно подтвердил Джек.

— Хорошо. Итак, будем учиться играть по правде. Будем учиться быть на сцене свободными, способными видеть, слышать, понимать, делать выводы, то есть нормальными, живыми людьми. Договорились? Только ведь это самое трудное. Вспомните, были вы похожи на живых людей на экзамене?

— Ох!

— Да нет!

— Что вы!

— Кошмар!

— Ужас какой-то!

Соколова рассмеялась и вдруг спросила:

— Кто может рассказать, как выглядит фасад института?

Сколько раз с тоской и надеждой смотрела Алёна на этот дом, ставший теперь её домом, — она ли не знала его! И, желая заслужить одобрение Анны Григорьевны, Алёна первая вырвалась с ответом:

— Трехэтажный серый дом!

— С очень большими окнами! — точно делая открытие, добавил Женя.

— Зеркальными! — подхватила Агния.

И все заговорили наперебой:

— Над входом балкон.

— У входа доска.

— Чёрная с золотыми буквами.

— И написано: «Государственный театральный…» — Джек с видом взрослого человека, мило играющего с детьми, очень точно привел длинную надпись на доске.

— В заявлении писали, запомнили, — мимоходом заметила Соколова. — Ещё что?

— Три ступеньки!

— Нет — две!

— Три!

— Четыре!

— Две!

— Три! — Алёна заметила, что кричит громче всех, и рассердилась на себя.

— Не спорьте, — слегка зажимая уши, остановила Соколова. — Проверите. Дальше!

— Двери чёрные, со стеклами.

— Матовыми.

Казалось, институт описан достаточно подробно — только разрешить спорные вопросы и…

— А фасад гладкий, серый, без украшений и лепки? — чуть улыбаясь, расспрашивала Соколова.

— Ведь что-то есть… там, повыше… — начал Огнев и растерянно замолчал.