– Конец перекура, – объявил Гиви Сандалия.
Он снял прищепку и аккуратно отодрал от губ таксиста обойму полускуренных сигарет.
– Кацо, – сказал Гиви, – ты мне как брат. Скажи, где живет старуха?
– Тебе молодых не хватает? – спросил таксист.
– Кацо, – мирно сказал Гиви, – не серди меня. Мне нужна старуха, которая у вас заправляет.
– У нас на заправке мужики, – поклялся обкурившийся таксист.
– Зря я с тобой поехал, – сказал Гиви Сандалия.
– Зря, – согласился таксист.
– Хорошо, – вздохнул Гиви, доставая сигареты и прищепку. – Перекур.
Стояло жаркое обеденное время.
Привязанные к дубу таксисты, нервно сглатывая, глядели, как, помахивая шампуром, расхаживает по поляне маленький Вахтанг.
Вахтанг запил кусок шашлыка красным вином и продолжал:
– Друзья! Если вам мало полкуска в день, скажите мне, зачем же ссориться? Если вам мало куска – тоже скажите мне. Я не дам вам куска, но вы скажите, как люди. Вот, например, ты хочешь шашлык, – обратился Вахтанг к одному из привязанных, кряжистому сивоусому таксисту. – Неужели я тебе не дам?
Вопрос повис в воздухе.
Вахтанг доел с шампура последний кусок и продолжал:
– Конечно, не дам. Но ты меня попроси, как человек, а не посылай дурака с железякой, чтобы он портил товар. – Вахтанг помрачнел. – И передайте старухе: Вахтанг не любит глупых шуток! Правильно, Давид? – обратился он к торговцу сливами.
– Я ее маму буду иметь, – ответил Давид.
– Ты меня понял? – спросил Вахтанг.
– Нет, – честно ответил сивоусый таксист.
– Алло! – кричал директор таксопарка. – Петр Лексеич! У тебя ребята с заказов все в парк вернулись? И у меня нет! Как сквозь землю провалились! А в милиции говорят: не волнуйтесь. Слышь, Лексеич? Но почему-то с акцентом говорят. И все время передают привет какой-то старухе. Ты чего-нибудь понимаешь, Лексеич?
День клонился к закату. Привязанные к дереву таксисты, глядя на Вахтанга ненавидящими глазами, пели по-грузински «Сулико». Маленький неутомимый Вахтанг дирижировал шампуром и требовал многоголосия. Из-за кустов, где сидел Гиви, поднимались к небу жертвенные струи сигаретного дыма.
Утром у светофора остановилось такси со злосчастным любителем «Явы» за рулем.
– Шеф, – высунувшись, окликнул его водитель притормозившего рядом рафика. – Закурить не найдется?
– Не курю! – налившись кровью, с ненавистью проорал таксист и, не дождавшись зеленого света, ударил по газам.
– Во дает, – заметил добродушный водитель сидевшей рядом девушке и аккуратно припарковал машину к мрачноватому зданию.
Из машины выскочили несколько парней с аппаратурой – и через минуту девушка, взяв в руки микрофон, сказала:
– Мы находимся возле следственного изолятора, где содержится рабочий Николай Артюхин, совершивший нападение на райком КПСС. Что привело простого рабочего к этому поступку, что заставило его бросить вызов партократии, мы попробуем узнать у него самого…
Джон О’Богги выключил телевизор, и журналистка исчезла с экрана. Джон запер дверь, задернул шторы, взял лист бумаги и заточил карандаш. Включив старенький бабкин транзистор, Джон быстро нашел сквозь хрипы эфира нужную волну.
«К сведению страдающих гипертонией, – сказал женский голос, – сообщаем неблагоприятные числа в этом месяце: второе, двенадцатое, шестьдесят восьмое, сорок девятое, сто пятнадцатое…»
Джон зачиркал карандашом по бумаге.
«Двести пятое…» – сказал голос, и транзистор свистнул и заглох. Джон нервно потряс его – транзистор щелкнул и загудел. Джон ударил по нему кулаком – транзистор задымился.
– Марья Никитична! – крикнул О’Богги, высунувшись в коридор. – А что, приемник всегда так работает?
– Всегда, всегда, – засмеялась старуха.
– Fuck! – тихо сказал О’Богги, потушил сигарету, взял палочку и вышел из дома.
На улице было тихо. Медленно таял летний вечер. Магазин «Радиотехника» находился в пяти минутах ходьбы.
Джон зашел внутрь и вышел с новеньким транзистором в руках и направился домой. Когда до дома оставался один квартал, из-за угла, свистя и улюлюкая, выбежали и помчались мимо О’Богги возбужденные тинейджеры в красно-белых шарфиках и шапочках.
Последний, совсем еще мальчуган, вдруг остановился и, светло улыбнувшись Джону, спросил:
– ЦСКА?
– Что? – не понял О’Богги.
– За ЦСКА – болеешь? – уточнил свой вопрос мальчуган, ткнув О’Богги в фальшивые орденские колодки на пиджаке.
– Да-да, конечно, – примирительно ответил О’Богги и погладил мальчугана по русой голове.
– Па-алучай, конюшня! – звонко крикнул мальчуган и ударил Джона ногой в пах.
Свежекупленный приемник, упав, раскололся об асфальт.
Старуха открыла дверь. За порогом стоял жилец.
– Ну и молодежь пошла, – простонал он, держа ушибленное место двумя руками.
– Сталина на них нет, – привычно ответила старуха.
Вахтанг, в крахмальной рубашке, с бабочкой, вошел в ресторан, ведя под локоток длинноногую девицу модельной стати. Из машины за этим внимательно наблюдал сивоусый таксист.
– Хороша кобылка, – мечтательно произнес с заднего сиденья его щупловатый коллега.
– Сосредоточься на жеребце, Федя, – заметил на это сивоусый и снял трубку приема заказов. – «Ромашка», это «Лютик». Он здесь.
Когда Вахтанг вышел из ресторана, держа девицу уже непосредственно за круп, у ресторана стояло полтора десятка машин с шашечками. Их водители многообещающим полукругом ожидали рядом.
– Чувиха, – обратился к длинноногой один из стоявших. – Ты погуляй пока…
– Ну что, кацо, – обратился к Вахтангу сивоусый таксист со шрамом, – поедем?
– Я не при деньгах, – проговорил на глазах трезвеющий Вахтанг.
– Не в деньгах счастье, – сказал сивоусый. – Правильно, бабуля? – обратился он к старухе, как раз в это время достававшей из урны бутылки.
– Правильно, сынок, правильно! – подтвердила та, закивав.
Круглые от ужаса глаза Вахтанга смотрели на старуху.
Наутро было воскресенье.
– Вовчи-ик! – стоя под окнами дома № 6, кричал Кирюха. – Купаться идео-ошь?
– Не-э-э! – откликнулся Вовчик. – Я с мамкой и папкой на митинг!
– На кого-о?
– На митинг!
В городском парке гремели марши, на главной площадке реяли красные флаги. По аллеям, усиленный радиоточками, разносился голос:
– Экстремистские силы усиливают свое наступление на Страну Советов! Недавнее нападение провокатора на райком КПСС, кощунственное уничтожение им бюста основателя государства рабочих и крестьян окончательно раскрыло крапленые карты так называемых демократов.
– Какие карты? – переспросил Вовчик. Он стоял в пионерском галстуке и, лупая глазами, пытался понять, что происходит. – Ну мам!..
– Молчи, кретин! – оборвала мамаша. – Не мешай, я запоминаю.
– Подкармливаемые из-за океана, они не останавливаются перед физическим уничтожением лучших
